Бухарин уже последовал за социал-демократической политикой «классового мира» и был слеп по отношению к безжалостной борьбе кулаков в их противостоянии коллективизации всеми средствами. Он видел причину классовой войны в «слабости» партийного и государственного аппарата, не понимая, что там уже были агенты кулаков, и их влияние было ощутимым. Чистка этого аппарата сама по себе была классовой борьбой, связанной с наступлением на кулачество.

На Пленуме Центрального комитета в апреле 1929 года Бухарин предложил импортировать пшеницу, положить конец исключительным мерам против «крестьянства», поднять цены на сельскохозяйственную продукцию, поддержать «революционную законность», снизить темпы индустриализации и ускорить развитие средств для сельского хозяйства. Каганович отвечал ему:

«Вы не дали новых предложений, и вы не способны на это, поскольку их нет в природе, потому что мы противостоим классовому врагу, который атакует нас, который отказывается отдать излишки зерна для социалистической индустриализации и который заявляет: дайте мне трактор, дайте мне избирательное право, а потом я дам пшеницу»{161}.

Сталин решил принять вызов, довести социалистическую революцию до села и вступить в бой с последним капиталистическим классом в Советском Союзе – с кулаками, сельской буржуазией.

Буржуазия всегда утверждала, что Советская коллективизация «уничтожила динамичные силы деревни» и стала причиной постоянного застоя в сельском хозяйстве. Кулаки описываются как единоличные «динамичные и предприимчивые» крестьяне. Все бы ничего, но эти идеологические басни нацелены на очернение социализма и прославление эксплуатации. Для того чтобы понять классовую борьбу, проходившую тогда в СССР, необходимо попытаться получить более реальное представление о русском кулаке.

В конце XIX века специалист по русской крестьянской жизни писал следующее:

«В каждой деревенской общине было 3–4 обычных кулака, а также с полдюжины типов того же рода, но помельче… Им не нужны были ни техника, ни промышленность; только сноровка для того, чтобы обратить себе в доход нужды, печали, страдания и неудачи других.

Отличительная черта этого класса – грубая, решительная жестокость всесторонне образованного человека, проделавшего путь от нищеты до благополучия и пришедшего к тому, чтобы рассматривать добычу денег любыми средствами как единственное занятие, которому должно посвятить себя разумное существо»{162}.

Э. Дж. Диллон из США, имевший основательные знания о старой России, писал:

«Из всех человеческих монстров, когда-либо встречавшихся мне в моих странствиях, я не могу припомнить никого столь же зловредного и гнусного, как русский кулак»{163}.

Если бы кулаки, представлявшие пять процентов крестьянства, с успехом расширили свою экономическую базу и определенно утвердили бы себя как главную силу на селе, то социалистическая власть в городах не смогла бы устоять, находясь в окружении буржуазных сил. Восемьдесят два процента советского населения составляли крестьяне. И если большевистская партия не смогла бы больше обеспечить продовольствием рабочих по относительно низким ценам, то сами основы власти рабочего класса оказались бы под угрозой.

Следовательно, было необходимо ускорить коллективизацию в определенных секторах деревень, для того чтобы, основываясь на социалистических принципах, увеличить производство товарного зерна. Весьма существенным для успеха в ускорении индустриализации было удержание рыночных цен на зерно на относительно низком уровне. Растущая сельская буржуазия никогда бы не приняла такую политику. Только бедняки и среднее крестьянство, организованное в кооперативы, могли ее поддержать. И только индустриализация могла обеспечить оборону первого социалистического государства. Индустриализация позволила бы модернизировать деревню, увеличить производительность и повысить культурный уровень. Для построения твердой материальной базы социализма на селе требовалось наладить выпуск тракторов, грузовиков и сельхозмашин. Успех этого дела предполагал увеличение темпов индустриализации.