Я почувствовала легкую тошноту и закрыла глаза, а когда вновь открыла их, передо мной стоял стакан воды. Я отпила глоток и снова ощутила мучительный стыд за свое поведение. Впрочем, последних три года мне было стыдно всегда, когда вспоминала о Джафаре Аркадьевиче.

Директор молча смотрел на меня: ждал, что отвечу. Вот уж поистине интересная ситуация, когда куда ни кинь, всюду клин.

– Джафар Аркадьевич, – наконец решилась я спустя несколько минут мучительных раздумий, – а если попытаться донести до комиссии, что способностей у меня по-прежнему нет, а вспышка накануне – случайность? Это правда, до вчерашнего дня я ни разу не практиковала, с тех пор как…

– Знаю, что правда, – перебил меня директор. – Ты ж с другой планеты, по-видимому, а поэтому не в курсе, что за всеми вашими домами ведется особый надзор. Воспользуйся ты раньше – они бы заметили. Но есть загвоздка, – директор наклонился ко мне ближе и понизил голос: – Комиссия тебе не поверит. Азаэль за пределами Академии со студентами практически не общается. А тут пошел к тебе – раз подозрение. Два – я тебе твою характеристику как выпускницы показывать не имею права. Но написано у тебя там такое и столько, что даже самый неопытный идиот решит, что ты просто обманываешь и заметаешь следы.

– Но, Джафар Аркадьевич, пусть делают очную ставку с «видящим» специалистом – и проверят, что я не вру! Нет у меня способностей! Кончились!

Директор вновь откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, вдохнул, выдохнул.

– Как ты думаешь, сколько «видящих» поступило за последних три года в Академию? – спросил он, не открывая глаз.

– Не знаю, человек тридцать-сорок?

– Десять человек, Кира. Десять! В этом году – только трое. А работать из них сможет в лучшем случае один. За другими придется еще двух «видящих» ставить, чтобы дел не натворили. Да и этот первый уже небо носом пашет, услышав, какой он ценный. Остальные двое вообще еле-еле мечутся. Даже я вижу. А все равно берем, учим… Знаешь, сколько сейчас только Министерство транспортного хозяйства запросило? Двадцать человек, и это не считая основных инстанций. Где я им столько «видящих» возьму? А им вынь да положь. Нехватка кадров дикая…

Я не поверила своим ушам. Когда я поступала, нас набрали шестьдесят человек, да еще и по группам делили: на сильных и послабее. А теперь – трое?

– А почему так мало-то?

– А кто его знает. Это же не запрограммируешь заранее, сколько будет, а сколько понадобится. На будущий год набирать будем, чувствую, всех подряд. Даже взрослых уже брать разрешили – до тридцати пяти лет подняли возраст поступающих. Скоро в пятьдесят поступать будут, лишь бы были. Учить их сложно, а что делать?

– Так тем более, зачем им возиться с потерявшей способности ученицей?

– Кира, услышь ты меня наконец! – успокоившийся было директор вновь вспыхнул как спичка. – Да им наплевать, что там у тебя происходит. Любой из них придет, затребует документ из архива, – а я его обязан комиссии предоставить по первому требованию, – откроет твою страничку. И все, конец истории. Коэффициент Поля у тебя сто двадцать! У Свански он был девяносто пять!

Я услышала это, и мне показалось, что земля, как в лучших романах, закружилась и ушла из-под ног. То ли стресс, то ли голод – с утра я выпила лишь чашку кофе, а припасенные бутерброды съесть не успела – сказался. Спасло от позорного падения на пол лишь то, что я и так сидела.

Пришла в себя я уже на кушетке, с мокрым полотенцем на лбу. Директор сидел за столом и что-то писал. Увидев, что я очнулась, он нажал кнопку на телефоне:

– Маша, будь добра, чаю сладкого.