Леа, казалось, ждала, чтобы я что-то сказала, но я молчала. Тогда она наклонилась вперед и спросила: «Разве он Вам не сказал?»

«Ох, все-таки это мой сын! – круг сузился. – Что же он мог такого сделать, и почему меня лишают послеобеденного отдыха, чтобы об этом сообщить?»

«Ты же знаешь, что моя дочь Хави работает в детском дневном лагере? Вот там это и случилось. Но, прежде, чем поговорить с тобой, она решила посоветоваться со мной. И мы с ней подумали, что будет еще лучше, если ты услышишь об этом от меня», – голос моей подруги был нетипично торжественным.

Но моему мальчику было восемь лет, а лагерь был для пятилеток. Наверное, произошло что-то совсем ужасное, если Хави рассказала об этом своей матери. Самой Хави – восемнадцать, и она прекрасно знает, как вести себя с малышами. Что же такого ужасного мог натворить мой сын?

«Что случилось?» – спросила я насколько возможно беспечным тоном.

Ее ответ превзошел все мои ожидания: «Вчера на работе Хави была внутри, раздавая малышам ведерки и совки для песочницы, когда услышала детский плач на улице. Она посмотрела в окно и увидела, что твой сын держит в руках кусок резинового шланга и бьет им маленького Шимми. Тот лежал на спине и плакал, пытаясь как-то защититься руками».

Я была шокирована этой картиной! Резиновые шланги, угрозы, беспомощные жертвы, беззащитные дети – меня словно окатили ледяной водой.

Где-то на заднем фоне заплакал мой, видимо, проснувшийся малыш. Но все это было так далеко-далеко; мысленно я представила себе лицо моего старшего сына, прокрутила в уме все годы его жизни, начиная от самого рождения по настоящий момент. Я разложила перед собой все его ошибки, выпотрошила из всех возможных файлов самое дурное его поведение. Но эта ужасная, только что нарисованная передо мною картина, просто не «вписывалась» во все остальное.

– Хави своими глазами видела, как он бил Шимми? – спросила я.

– Именно так.

– А ты уверена, что это был резиновый шланг?

– Да, она тут же вышла и забрала его у него.

– А Хави спросила у них, в чем там было дело?

– Да, Шимми сказал, что старшие мальчики не разрешают ему играть с ними.

– А что вообще там делал мой сын?

– Именно это и хотела бы знать Хави! – воскликнула ее мать.

«Спокойно, – сказала я себе, – еще не время делать выводы. Не позволяй ей поставить клеймо на твоем сыне. У каждой истории всегда есть еще одна, если не больше, сторона».

– Леа, я очень благодарна, что ты пришла рассказать мне об этом сама. Я обязательно поговорю с сыном, когда он вернется домой.

– Уж не завидую ему, когда ты его накажешь, – сказала она, уходя.

Когда мой мальчик вернулся с улицы, я накормила его и спокойно спросила, хорошо ли он провел день. «Да», – сказал он. «А сегодня не произошло ничего необычного? – Неа. – Может быть, ты все-таки хочешь мне о чем-нибудь рассказать? – Нет, ничего необычного не было». «А я узнала, что сегодня кое-что случилось, и мне бы хотелось услышать, что ты скажешь об этом», – выдохнула я. Когда я закончила свой пересказ, он рассказал мне такую историю:

«Ну, после уроков мы с друзьями пошли играть в мяч на траву, у забора, за лагерем. А маленький мальчик из лагеря пришел и стал бросаться нам в лицо песком. Мы прикрикнули на него, чтобы он уходил, и он убежал внутрь. А через несколько минут он вышел с палкой и стал драться. Мы побежали за ним, а учительница увидела и закричала, чтобы мы больше не приходили на поляну.

Мы снова стали играть, а он опять пришел. На этот раз у него в руках был кусок резинового шланга. Мы все за ним побежали, но я же бегаю быстрее остальных. Я догнал его на детской площадке, рядом с горкой, которая у забора, и он обернулся и замахнулся шлангом, чтобы стукнуть меня. Я поймал этот шланг на лету и отступил назад; хотел отобрать его у него, а он споткнулся обо что-то и упал на спину.