– Олег! – мою протянутую руку сжимает крепкая пятерня.

– Николай!

Покуривая, Старик испытующе смотрит на нас, как рефери на готовых к бою боксеров. В писательском кабинете Кузакова мы с Олегом устраиваемся на удобном стареньком диване, хозяин же опускается в кресло у заиндевевшего окна, на дворе под сорок, зима набирает обороты. Присматриваюсь и прислушиваюсь к Димову: его поведение свободное, раскованное, говорит чуточку нараспев, негромко, но уверенно. Заметно выделяется буква «р», в голосе Олега этот звук занимает какое-то особое, звонкое, место. В разговоре выясняется, что наши жизненные вехи во многом совпадают: у обоих отцы – фронтовики, родились мы в один год с разницей буквально в пару недель, в один год окончили среднюю школу, в один год были призваны в армию. Только вот наши военные пути не совпали: Олег служил наземным трассовым авиационным радистом, а меня судьба занесла в спецназ ВДВ.

– Ну, и как служилось в Войсках Дяди Васи? – интересуется Димов.

– Как служилось… А как в той старой десантной поговорке: «Не попал в ВДВ – радуйся, а попал – гордись!» Словом, мы крылатая пехота, сто прошли, еще охота!

– Не слабо свинчено! – усмехается Димов. – А у нас служба – не бей лежачего, отдежурил смену и гуляй себе! Своя присказка тоже была: приписаны мы были к Стратегической авиации, но поскольку имели кое-какое отношение и к ПВО, к Войскам противовоздушной обороны, то расшифровывали эту аббревиатуру так: «Погоди выполнять – отменят!»

Дружно смеемся. И Кузаков тоже смеется, он сегодня вообще веселый. Доволен, что свел, наконец-то, двух литературных недорослей. Глядишь, и помогут чем-нибудь друг дружке. А наш с Олегом разговор всё свободнее, всё доверительнее. Задалось, судя по всему, знакомство. И почва для дальнейшей дружбы более чем подходящая и основательная: оба мы мечтали стать писателями и целеустремленно следовали к этой цели. Правда, на этом тернистом пути Димову было значительно проще – он заочно окончил Московский литературный институт, получил мощное базовое литературоведческое образование. Мне же до бесчисленных литературных тонкостей приходилось в основном доходить самому.

Отложив незадавшуюся рукопись о пилотах Гражданской авиации, я взял продолжительный тайм-аут. Надо было дать отдых перенапряженным мозгам и систематизировать все то, литературное, что накопилось за последний год. А отдохнув, вдруг неожиданно для самого себя, принялся за дело и за сравнительно короткое время написал повесть о своей службе в Воздушно-десантных войсках. Сочинять и фантазировать почти не пришлось, я просто рассказал на страницах рукописи о том, что довелось испытать и пережить, будучи разведчиком ВДВ.

Работая над текстом, я вдруг ощутил нечто доселе незнакомое: авторучка бежала по бумаге легко, быстро и непринужденно, образы главных и второстепенных героев получались выпуклыми и яркими, картины природы вырисовывались как бы сами по себе. На профессиональном языке это явление называется довольно загогулисто: «беллетристическая легкость пера». Наверное, в то время я понял, что именно так появляется и нарабатывается литературное мастерство.

Первым читателем этой рукописи стал Димов. К этому времени он уже работал редактором в Читинском филиале Восточно-Сибирского книжного издательства. В литературных кругах Читы поговаривали, что Димов редактор весьма строгий и придирчивый и когда дело касается литературы, то приятельские отношения для него мало что значат. Рукопись, если она его чем-то не устраивает, может «зарезать», не взирая ни на чины, ни на авторитет автора. Поэтому со все возрастающим нетерпением и тревогой я ждал его мнения.