Через день тюремщик принёс листовку с песней, посвящённой казни вожака грабителей, которую спешно отпечатали в городской типографии и уже распевали по всему Кистолю. Позже она разошлась по всей провинции. Звучала она так:

О чём судачит весь Кистоль?

Куда народ спешит?

О том, что схвачен Борн лихой

Весь город говорит.

Невеста Белл в тюрьму к нему

Бежит, что было сил:

«Мой друг, святой залог любви

Надеть ты позабыл

Пока светилось у тебя

На пальце то кольцо,

То даже малых неудач

Не видел ты в лицо.

Лишь снял – покинула тебя

Удача в тот же час.

Но не разбить любовных уз,

Что связывают нас.

Я не сниму кольцо своё,

И ты своё надень.

Нас смерти ночь не разлучит,

А также казни день.

Я не сниму кольцо своё

До самого конца.

Скитаясь тенью по земле,

Не подниму лица.

Тебе останусь верной я

До гробовой доски,

Пока в могилу не сойду

От горя и тоски.

Я вышила наряд тебе,

чтобы пойти к венцу,

А оказалось, что дарю

К ужасному концу».

Подругу обнял крепко Борн,

В уста поцеловал

И, наклонившись низко к ней,

С улыбкой прошептал:

«Прекрасен голубой наряд,

В нем хоть иди к венцу.

Повесят – также подойдёт

по цвету и к лицу.

С кольцом твоим умру я, Белл,

Прижав его к груди.

Не страшен мне теперь удел,

Грозящий впереди.

Смеясь, взошёл на эшафот,

Всем поклонившись он.

С отвагой встретил смерть свою

Лихой разбойник Борн.

После казни первой партии к повешению были приговорены ещё двенадцать преступников. Двадцать попали на военные галеры, где должны были грести, прикованные цепью к борту, до конца своих дней. Поговаривали, что судья Мэлдон «в ударе».

Друда всё ещё не вызывали. Все эти дни он пролежал, страдая от слабости и лихорадки. Болезнь усиливал страх: мальчик думал, что виселицы ему не избежать. Страх за себя, как правило, неотступно преследовал его днём, а ночью он думал о родных. Где теперь отец, в тюрьме или на свободе? Сумел он доказать свою невиновность или нет? Что стало с матерью?

Хуже всего было то, что за Морны, поддерживавшим мальчика все эти дни, приехали товарищи. Они как-то сумели уладить дело о дуэли, так что офицеру не пришлось предстать перед судом. Уезжая, он оставил тюремщикам деньги, чтобы Друд смог заказывать себе еду. Это была очень ценная помощь, потому что, если у узников не было денег, и они не получали помощи от родных, им оставалось только выпрашивать еду у более удачливых соседей или отнимать у более слабых.

Отсутствие своего покровителя Друд почувствовал уже через час после выхода офицера из тюрьмы: Свернишейка и Нехлебайка вытащили из-под него хороший тюфяк.

Мальчика вызвали в суд на десятый, последний день сессии. До здания суда он кое-как доплёлся, благо оно находилось через дорогу. Там Друду пришлось высидеть в душном помещении, до отказа набитом зрителями, несколько часов, так как перед ним рассматривали дела двух грабителей и племянника, отравившего дядюшку из-за наследства. Всех их приговорили к смертной казни. Судья Мэлдон разбирал дела блестяще. Это был цветущий человек лет сорока пяти с неопровержимой логикой суждений и своеобразным юмором, который его клиенты, впрочем, не могли оценить. Сидящую в зале публику так увлекала процедура допроса и ловкость, с какой судья подмечал несуразности в ответах обвиняемых, сталкивал их лоб в лоб, заставляя проговариваться, что не смотря на давку, жару и спёртый воздух, никто и не думал выходить.

Друду очень хотелось пить. Его мучил жар. Сердце, как бешеное, колотилось о рёбра. В глазах темнело. Струйки пота текли по шее и лицу. Каждый вопрос, задаваемый обвиняемым, бросал его в дрожь. Когда приговор племяннику, чьё дело рассматривалось последним перед делом Друда, был оглашён, судья повернул лицо к мальчику и потребовал встать и назвать себя. Друд побледнел, как полотно, встал и рухнул в обморок.