Иннокентиас Морны, проведя четыре дня среди подонков общества, рассказал о своём деле Друду потому, что проникся сочувствием к его тяжёлому положению, и потому, что вид его и речь всё-таки отличались от остальных обитателей камеры в лучшую сторону. Офицер расспросил мальчика о Мирлауде, где никогда не бывал, и пришёл к выводу, что до своего водворения на корабль тот жил в деревне и, возможно, был помощником лесничего. Судя по тому, что мальчик хорошо знал повадки зверей и науку о силках, ружьях и прочем охотничьем снаряжении, но при этом плохо отзывался о лесничем, Морны подумал, что выгнали его за браконьерство. причём это произошло недавно, так как в описании морской части приключений у парня были провалы в знаниях, касавшихся корабля. Ещё больше офицера укрепило в мысли о неправдивости рассказа Друда то, что он не смог описать Анистину, уверяя, что он находился в трюме, не смог говорить по-гречески, хотя должен был учить этот язык в школе, написал камнем на земляном полу камеры название порта Дьюри-Гентон с ошибкой. В общем, Морны решил, что имеет дело с юношей, который имел хороших воспитателей, но сбился с пути. Однако он не подал вида, оставив Друда в уверенности, что доверяет ему. Мальчик не замечал сдержанности офицера, так как был рад встретить человека, согласившегося его выслушать. Ночь прошла относительно спокойно. Нервы мальчика были так напряжены, что он долго не мог сомкнуть глаз, слушая, как храпят, стонут и бормочут во сне обитатели камеры.

Наутро заявился судейский чиновник и зачитал имена тех, чьи дела будут рассматриваться в первый день судебной сессии. Вызванные по списку узники собрались и ушли. Процедура эта вызвала у Друда ужас, тем более что он чувствовал себя плохо и весь день не вставал.

Вызванные вернулись под вечер. Восемь человек из них были приговорены к виселице за разбой и грабёж, повлекшие человеческие жертвы. Казнь назначили на послезавтра. Два человека из их числа раскаялись и провели весь следующий день в молитвах с пришедшим утешить их священником. Четверо напились вдрызг, а пятый, молодой парень, возглавлявший шайку, всячески рисовался, изображая, что ему всё нипочём. К этому парню допустили невесту, которая принесла ему новую одежду и рыдала в три ручья. В знак своей вечной любви она подарила ему обручальное кольцо, а второе поклялась не снимать до самой смерти, чтобы хранить верность своему возлюбленному и после того, как его не станет. Вожак шайки поклялся, что умрёт со священным залогом любви на руке, но едва невеста вышла, как он вызвал охранника, потребовал принести ему таз с горячей водой, бритву, а также еды и выпивки на всю стоимость кольца. Остаток вечера разбойник провёл, наряжаясь и прихорашиваясь, а ночь – в пьяном застолье.

К утру приговорённые были угрюмы и бледны. Раскаявшиеся бормотали молитвы. Вожак их нарядился настоящим франтом. Он продолжал шутить и доказывал, что голубой кафтан, принесённый невестой, будет под цвет его физиономии после казни. Когда они ушли, в камере установилась гнетущая тишина.

В полдень раздался звон колоколов на городских церквях. Это был знак, что казнь свершилась. Вечером вёльнер, стоявший на часах, рассказал о ней. Двое разбойников, раскаявшихся накануне, так ослабели духом, что до последней минуты держались за священника, просили у всех прощения, кланяясь с высоты эшафота на все четыре стороны, и всё время крестились. Четверо умерли нераскаянными грешниками. Всеобщий восторг вызвал вожак. Его молодость и прекрасный наряд, а также шутки даже с петлёй на шее, покорили не одно женское сердце. Он попросил не связывать ему руки и даже сам приподнял уголок платка, которым ему завязали глаза, в знак того, что он готов к смерти. Это вызвало такое восхищение публики, что посмотреть на его тело, выставленное в доме палача, собралась целая толпа. Девушки платили два лейра, чтобы поцеловать его.