Судя по брошенным в разговорах с ним намекам, причиной его отправки в армию было наказание за интерес к изменяющим сознание веществам, что роднило его с Пингвином. Только в отличие от Пингвина, баловавшегося пролетарской “травкой”, Мажор пристрастился к богемному кокаину. Родители, осознав масштаб проблемы и не имея других возможностей помочь сыну, использовали армию в качестве бесплатной и радикальной в средствах реабилитационной клиники. Впрочем, план “предков” Мажора, видимо, не вполне удался, учитывая регулярно навещявших его на пропускном пункте личностей в затонированных авто, а также то, что после подобных визитов Мажор и Пингвин, “подмаслив” сержанта пачкой сигарет, удалялись за дальние корпуса, возвращаясь через время с покрасневшими глазами и нездорово веселыми.

- *ля! *бучий Пингвин! Сука, я его, *ля, вы*бу! - слышался хриплый стон парня, бежавшего сразу за мной, отчего я невольно поддал в сторону, чтобы не столкнуться с ним.

Не помню его имя. Помню кличку - Крест. Насколько обаятельным был Мажор, настолько отталкивающим был “Крест”: долговязый, жилистый и прыщавый, напоминающий чертами лица фашистских офицеров из советских плакатов с пропагандой. Примитивный и жестокий. Будучи родом из маленького северного поселка, для него призыв в армию на юг страны был, вероятно, величайшим путешествием в жизни. Но самой запоминающейся его особенностью была манера ходить: будто костяная марионетка, управляемая кукловодам за ниточки, при ходьбе он выбрасывал перед собой длинную, будто болтающуюся на шарнире ногу, подгребал под себя, а потом отшвыривал вторую. Признаюсь, я его опасался, следил за своими словами при общении с ним, стараясь не показать даже малейшую слабость, что тут же могло было быть использовано им против меня.

- Десять! - торжественно закончил счет сержант, с садистской ухмылкой оглядывая нас: потных, грязных и тяжело дышащих, высроившихся в шеренги, чудом уложившихся в установленный временной промежуток.

Дальнейший путь до войсковой части прошел без сюрпризов. Мы шагали, по правилам вытягивая ноги вперед, и горланили гимн, прислушиваясь к Пингвину, который наконец запомнил его слова.

Странно, что в нашей части не имелось столовой. Может, она была в одном из корпусов так называемого запасного командного пункта, который мы охраняли. Как бы то ни было, к началу двухтысячных годов корпуса пришли в упадок и, видимо, было решено не восстанавливать кухню специально для нас - жалкой кучки “призраков”, как мы назывались согласно неофициальной армейской иерархии до того, как стать “духами” после принесения присяги.

“Призраки”, “духи”... - забавный выбор слов, учитывая то, что в итоге с нами произошло… Мы тогда с трепетом впитывали негласные порядки предстоящей воинской жизни: перенимали словечки, учились армейскому сленгу. Начав смотреть “трейлер” учебки, с тревожным благоговением готовились к просмотру полного “фильма” армейской жизни. Знали бы мы тогда, что совсем к другим испытаниям нам стоило готовиться…

Однако я забегаю вперед…

Соседняя часть, где мы столовались, была регулярной, с постоянной численностью состава и капитальными казармами, выкрашенными белоснежной известкой. Помню, что на щербатом плацу был растянут видавший виды брезентовый тент. А под ним, в духоте, рядами выставлены столы, где мы трапезничали, обслуживаемые “духами”: худыми парнями, загорелыми в черное, туго стиснутыми ремнями и не поднимающими взгляд.

Я смотрел на них с тревогой и недоумением, осознавая, что менее, чем через месяц мы станем такими же. Вроде нас ничего не отличает: ровесники, одеты в одинаковую форму, но разница была разительна. Мы были “призраками”: свежепризванным “мясом” еще пахнущим гражданской жизнью, а они уже “духами”, успевшими пройти “учебку” и принять присягу, перейдя черту после которой начинается самая “жесть”. Они были уже сломлены, будто перекручены вместе с костями и жилами, вымочены в щелочи, а после высушены и заготовлены в виде брикетов обезличенной массы. Может среди них был кандидат в мастера спорта, районный хулиган или школьный “задрот”, но в той майской дрожи полынного зноя они выглядели одинаковыми: у всех затравленный взгляд под ноги, поджатые плечи, семенящая походка и почти осязаемое напряжение в движениях. Наверное, так когда-то выглядели рабы, строившие египетские пирамиды.