– А почему я позволяю тебе себя использовать? Ты же… просто трахаешь меня. И всё. Да, мне это нравится. С тобой я… я радуюсь, Владик. Ты кажешься мне очень хорошим парнем…

– Ты меня не знаешь, – сказал он. – В твоём воображении я могу быть кем угодно. Но пора уже начать видеть людей с истиной стороны.

– Я люблю тебя…

– Не надо, – резко перебил её он. – Ты должна была догадаться, что между нами не может быть любви. Никакого рода.

– Почему? Мы ведь уже столько времени вместе?

– Ты говоришь, что радуешься со мной. Но чему ты радуешься? Что кроме секса я тебе ничего не даю? За что меня любить? Если мы и так прекрасно знаем, ради чего наши отношения всё ещё существуют. Я не могу любить тебя, Юля… Не могу. Мне жаль.

Он ушёл этой же ночью и, после, не виделся с ней несколько недель подряд. Она звонила ему всего один раз, но тогда Владислав сбросил трубку, лишь бы больше не думать о ней. Он чувствовал свою вину, что эта девушка была всего лишь частью его удовлетворения, но на её предпочтения ему было совсем плевать. И сколько он не ругал самого себя после этого, но любовь к нему так и не пришла. Он её больше не хотел.

Любить её было сложно только из-за таившейся в его голове памяти. Никого другого Владислав не хотел себе искать и для него далеко неважно, что его жизнь может и вовсе никогда не иметь вторую половинку. С него хватит того, что случилось с прошлой. Он посчитал себя проклятым.

Но полное расставание с Юлией произошло в один обычный день, когда Владислав только вернулся с работы, слегка уставший и обнаруживший в родном доме своего брата и её саму, Юлию. Он понял, что не мог поступить с ними по-другому. Юля смотрела на него и ждала реакции, которая вылилась в два удара по лицу его брата. Он не мог избить эту девушку, как и не мог произнести ей ни единого разъярённого слова. Владислав скрылся и вернулся домой только в тот момент, когда брата там уже не было. Их ссора растянулась и до сегодняшнего дня. Но Владислав вдруг нашёл в себе силы, чтобы попытаться исправить ситуацию с родным братом. Однако он всегда знал, что это будет для него сложно. Сложнее, чем простить себя за каждый допущенный грех.