Ему будет сорок лет.
Он умрет в самолете.
Странно, что не в аварии, а так, просто. Тут даже не сердце, тут я не знаю, что. Тут ничего. Вот так бывает, был человек – и нет.
Как обрезать мировую линию.
Это я записал в ежедневнике.
Тут же зачеркнул.
Невозможно обрезать линию, которой нет.
Оставьте свои исследования, это плохо кончится.
Репетирую эту фразу.
Снова.
Снова.
Снова.
Понимаю, что ничего я ему не скажу.
Бесполезно…
А здесь был мир.
А?
Нет, сейчас его нет уже.
Почему нет-то? Да физик какой-то его разнес… доигрался с измерениями… то есть, не он доигрался, это уже после него.. он умер, в самолете там что-то с сердцем… а ученички его уже поиграли с измерениями… устроили… А? Ну, если бы еще лет двадцать пожил, глядишь, доделал бы чего…
…просыпаюсь.
Спрашиваю себя, что я видел.
С кем я только что говорил. Кто мне только что отвечал.
Не знаю.
КАК ОБРЕЗАТЬ МИРОВУЮ ЛИНИЮ
НАЙТИ…
КАК ОБРЕЗАТЬ СЕБЕ МИРОВУЮ ЛИНИЮ
НАЙТИ…
КАК ПРИШИТЬ К МИРОВОЙ ЛИНИИ КУСОК ДРУГОЙ МИРОВОЙ ЛИНИИ
НАЙТИ…
Ничего я этого не ищу.
Негде искать.
Ни один поисковик таких ответов не даст.
Всё сам.
Ничего…
Не привыкать…
– Здравствуйте. А вы жена такого-то?
…и здесь даже неважно, какого – такого-то, может, у него вообще нет имени…
Да, а что?
– Вы только не бойтесь… Мировая линия вашего мужа…
Вот так вот скажут моей жене.
Вернее, не скажут.
Некому будет сказать.
– А вам кого?
Хозяйка смотрит на незнакомых людей на пороге, этим-то что надо…
– А мы к мужу вашему.
Их двое. Один постарше, один помоложе.
Хозяйка вздрагивает. Как издеваются, честное слово…
– Так он умер вчера.
– Мы знаем… а мы ему одну вещь должны вернуть…
Хозяйка сжимает зубы, ну как издеваются, честное слово, будто сами не понимают, что никакие вещи мужу сто лет не нужны…
– Вот…
Протягивают моток красной веревки, длинный моток…
– А… с-спасибо… только это… не нужно, наверное, уже…
– Нужно-нужно… Это знаете, что нужно сделать…
Леди На Лестнице
– А вас за что сюда?
Это ко мне обращаются. Понять бы еще, где я, и кто они все, которые меня обступили, и вообще как я сюда попал…
– А вас сюда за что?
Отчаянно соображаю, развожу руками:
– Ни за что.
– Как ни за что, раз попал сюда, значит, виноват…
Спохватываюсь:
– А… ну да. За убийство.
Тот, кто спрашивал меня, фыркает:
– Ишь, умный какой, тут все за убийство.
– Ну отчего же все, очень даже не все, я вот, например, украла бриллиантовое колье, – возражает кто-то.
– А я продал врагам чертежи звездолета на паровом ходу.
– А я…
– Хватит, хватит… это всё понятно… а ну-ка дайте на вас посмотреть…
Отскакиваю.
– Я… не позволю.
Понимаю, что придется драться. Одному против всех.
– Ладно, оставьте его, черт с ним…
Отворачиваются, уходят. Все. Разом. Я даже не ожидал, что они так быстро от меня отступят, не будут требовать, настаивать, ничего не будут…
Меня.
Оставляют.
Одного.
Идут в гостиную пить чай.
Странное чувство, обида какая-то, как в детстве, а-а-а-а, со мной играть никто не хо-о-о-чет…
Отворачиваюсь.
Оглядываю дом – не дом, настоящий замок, винтовая лестница извивается по этажам, сквозь узкие арки пробивается серый сентябрьский вечер, освещает картины на стенах, на картинах сплошь книги, книги, книги, книги…
– А у меня привидение есть.
Оборачиваюсь. Её я, кажется, ещё не видел… нет, видел, она поодаль стояла, когда меня допрашивали.
Она повторяет:
– А у меня привидение есть. Хотите, покажу?
Киваю:
– Хочу.
Жду, что она набросит на себя белую простыню и завоет страшным голосом.
Что-то белое, полупрозраченое появляется на лестнице наверху, горестно вздыхает, идет по ступенькам. Только сейчас понимаю, что вижу женщину, молодую, вроде бы миловидную, светлые волосы до пояса, белое платье, лицо не видно, стоит спиной… поворачивается, – еле сдерживаюсь, чтобы не заорать во всё горло, когда вижу почерневший от времени череп вместо лица.