Верхний надувной круг перекрыт полукруглой камерой-аркой, поддерживающей тент. Четвертая часть тента не закреплена, она образует вход с пологом. Единственное место, где можно сесть, не упираясь головой в тент, – прямо посреди плота. Я могу прижаться к внешнему периметру, при этом голова упирается в тент, или сесть на пол и скрючиться, обхватив колени руками. Плот сделан из черной, усиленной дакроном резины с клеевыми швами. Поверх швов уложены дополнительные полосы из этого материала.

Я знаю слишком много случаев, когда спасательные плоты разрывались на части. Запоминаю каждую нить клея в местах, где соединяются надувные круги, и постоянно слежу за малейшими признаками трещин или растяжений. Верхний надувной круг и камера-арка образуют одну надувную камеру, нижний надувной круг – другую. Предохранительные клапаны сбрасывают избыточное давление. Надуть круги ртом невозможно, необходимо использовать насос. Вся конструкция постоянно колеблется, словно беспокойная, извивающаяся кольцами змея.

Тонкое резиновое дно провисает и перекатывается, словно водяная кровать, на которой резвится пара дюжих кенгуру. Встав на колени и опершись на одну руку, другой я держу кофейную банку и вычерпываю воду. Днище прогибается под коленями. В эти углубления стекаются потоки грязной воды, и я перехватываю их банкой. Каждый раз, когда я заканчиваю, плот снова содрогается и мою пещеру опять затапливает. Процесс повторяется снова и снова. Работа согревает, но она утомительна. Ни минуты отдыха. Постоянное движение и запах резины, клея и талька, который издает новый плот, вызывают тошноту, но я устал настолько, что меня даже не рвет.

Океан упорствует, донимая нас. Пожалуйста, не надо нас опрокидывать, я этого не переживу. Если меня выбросит в море, я буду трястись, пока не вызову землетрясение. Мои губы посинеют, кожа побелеет, хватка ослабнет. Море в последний раз укроет меня своим одеялом, и я усну навеки. Так что переношу вес и снаряжение на ту сторону, с которой атакует море, чтобы сделать плот более устойчивым, изо всех сил вцепляюсь в леер и слушаю. Кажется, мое лицо постоянно сведено гримасой хмурого беспокойства. В темноте представляю, как на меня спокойно, безо всякого сострадания взирают глаза смерти. Звуки моря похожи на пушечные выстрелы. Время от времени погружаюсь в бессознательность, во время дремоты вижу военные сны.

5 февраля

1-й день

Чернота, наконец, уступает место серости. Начинают проявляться цвета. Утреннее солнце проникает в мою темницу и дарит проблеск надежды. Я пережил эту ночь. Наступление нового дня еще никогда не сулило так много. Но шторм не утихает. Я часто переживал бурю в море, но в каютах под палубой я всегда был хоть немного отделен от шторма. А тут непогода разыгралась не только снаружи, но и на самом плоту. Хлопки тента, в который бьет ветер, сопровождаются треском бесполезной «липучки» входа и стуком прикрывающего вход полога. Воздух полон водяных брызг. Я сижу, как на полузатонувшей губке, а плот прокладывает путь через коварный Атлантический океан.

Может, включить аварийный радиомаяк? Радиус его действия – 250 миль, номинальное время работы – 72 часа. Затем радиус действия будет сокращаться, пока не сядет батарея. Самолет коммерческой авиакомпании может услышать его безмолвный крик о помощи и послать поисковый самолет, который засечет меня по радиосигналу. Затем будут оповещены окрестные суда. Вот оно, спасение!

Ну и кого я пытаюсь обмануть? Я в 800 милях к западу от Канарских островов, в 450 милях к северу от островов Зеленого Мыса, примерно в 450 милях к востоку от ближайшего крупного судоходного пути. Возможно, авиарейсы на острова идут в обход Европы и Африки. Я ни разу не видел самолета, пролетающего надо мной в сторону Канарских островов или обратно. На карте не отмечено ни одного крупного африканского города, расположенного в пределах 450 миль, который связан межконтинентальным воздушным сообщением. Здесь меня никто не услышит…