Те же могильщики рассказывали ему истории о невскрытых гробницах и о том, что к некоторым из них им страшно даже подходить. Хомун не раз слышал жуткие истории о сошедших с ума копателях и о трупах самых отъявленных смельчаков, которые рисковали подойти к ним ближе, а затем их товарищи доставляли мертвые их тела в город, если конечно умудрялись найти в себе смелость, чтобы рискнуть забрать своих погибших подельников. Не помогали ни обереги, ни талисманы, которыми торговали в Умаре, такие торговцы как Хомун. Страх и безотчетный ужас все равно сковывал всех, кто оказывался ближе сотни шагов от подобных древнейших захоронений.

Такие навевающие страх курганы, которые как раз я сейчас видел вдали, до сих пор грядой высились вдоль берега и хоть и выглядели как многообещающие, с точки зрения сокровищ, которые в них наверняка до сих пор хранятся, но давно уже не находилось новых смельчаков, которые готовы были рискнуть своим душевным здоровьем и жизнью, ради вероятной поживы. Именно к ним я и направлялся сейчас, жуя бутерброды, которыми меня снабдили на кухне, перед моим отъездом.

Добрались до первого из курганов мы только к полудню. Солнце стояло высоко, и я поэтому привязал своего скакуна под небольшой группой невысоких деревьев, чтобы он мог скрыться под их кронами от жгучего солнца. Сам я, вооружившись заранее приобретенным в профильной лавке шанцевым инструментом, без которого ни один уважающий себя расхититель гробниц не выходит из дома, направился к старому, слегка осыпавшемуся, но еще хорошо видимому, по своим характерным очертаниям, древнему кургану.

Это был довольно высокий холм, явно рукотворного изготовления, состоящий из грубо отёсанных каменных блоков, сложенных пирамидой и местной породы, которая со временем, заполнила все щели между камнями и затем обросла травой и чахлым кустарником. Зная обычаи, по которым вход в гробницу всегда располагался на востоке, я обошел холм слева и внимательно осмотрел восточный склон, пытаясь понять, где и на какой высоте, строители его расположили входной портал.

Коня я оставил на приличном отдалении от гробницы, на границе примерно в сто шагов. Именно там я остановил его, как только обнаружил первые признаки, с каждым метром нарастающей эманации страха. Сам я не слишком обращал на нее внимание. По сравнению с той жуткой аурой, воздействию которой я подвергся в долине Горгот, во время своего путешествия к древнему алтарю, тут скорее были лишь остаточные ее флюиды.

(Подробнее о путешествии и посещении алтаря Мортосом, написано в третьей книги серии романов «Древо Миров»).

Но по мере моего пешего приближения к этому рукотворному холму, я понял, что немного поспешил с выводами. С каждым шагом вокруг меня, как будто бы темнело. В этом неестественном, быстро нарастающем полумраке, в котором я внезапно очутился, ко мне от каменного, клубящегося тьмой кургана, потянулись светящиеся зеленоватым, фосфоресцирующим светом, костлявые руки многочисленных скелетов. В моей голове зазвучали заунывные, тянущиеся на одной, невыносимо высокой ноте, зовущие меня голоса. Они сплетались в заупокойный хор, который нарастал от прибывающих к нему все новых и новых солистов. Уши заложило от обертонов, уходящих в инфразвук, а глаза мои начали слезиться, что, однако же, не мешало мне увидеть, как вслед за костяшками призрачных рук, из кургана, прямо через сплошную каменную стену, вываливается разинутая зубастая пасть, с горящими колдовским, ярко-зеленым светом, глазницами пустого костяного черепа.

Мне пришлось срочно отгородиться от чужого воздействия так же, как я это делал у древнего алтаря. Поставив на разум ментальный щит, я тут же вздохнул с явным облегчением. Краски мира постепенно возвращались ко мне, а полумрак, окутавший мой разум, не смотря на ярко блестевшее в зените солнце, рассеялся, вместе с призраками и их хоровым пением. Лишь на границе своего слуха, если напрячься, то все еще можно было расслышать ту ноту, что выпевали в унисон мертвые глотки, не упокоенных древних воинов.