князей и дружины в землях подвластных славян в X в.[288] – в той мере, в какой это последнее представляло собой не только способ сбора дани и кормления в зимнее время, но и, вне сомнения, своего рода демонстрацию персоны правителя, в которой, собственно, и визуализировалась политическая власть. Однако принципиальная разница – и особенно для занимающей нас темы – состояла в том, что практика Reisekönigtum влекла за собой создание разветвленной сети упомянутых королевских резиденций, которая, в сущности, делала излишней столицу как таковую; система же полюдья предполагала, совершенно напротив, единый центр властвования – Киев, который до середины X в. включительно и служил резиденцией для княжеского семейства in corpore, так что вся Русь делилась на две далеко не равных по размеру области – Киев (видимо, с некоторой достаточно узкой окрестностью), или «внутреннюю Русь», и всю остальную подвластную территорию, «внешнюю Русь» (εξω 'Ρωσία)[289]. Эта исконная коренная связь всего княжеского рода с Киевом не имеет ничего общего с многочисленными городами-резиденциями франкских королей как до Хлодвига, так и после него, и, полагаем, она сыграла свою роль в создании благоприятной почвы для восприятия впоследствии идеи государственной столицы (о чем пойдет речь ниже).

Вторая неожиданность состоит в том, что, например, в латинских средневековых текстах понятие «столица» на терминологическом уровне никакого соответствия себе не находит. Все термины этого семантического ряда в европейских языках – франц. capitale, нем. Hauptstadt, Residenz и т. π. – позднего происхождения и появляются только в новое время. Понятий, не имеющих названий, как известно, не бывает, и коль скоро не было термина, то, следовательно, не было и самого понятия[290].

В древнерусском языке термин столица тоже не зафиксирован[291]^>[292], зато известен его аналог – стол (реже – стольный город)^>1. Дело, однако, в том, что, вообще говоря, «столом» являлся не только Киев, но и целый ряд других городов Руси, по которым «сидели» многочисленные представители древнерусского княжеского семейства. Приведем только один, зато ранний и бесспорно аутентичный пример – запись дьяка Григория, писца «Остромирова евангелия» (1057 г.): «Изяславу же кънязу тогда предрьжащу обе власти, и отца своего Ярослава, и брата своего Володимира. Сам же Изяслав кънязь правлааше стол (здесь и далее выделено нами. – А. Н.) отца своего Ярослава Кыеве, а брата своего стол поручи правити близоку своему Остромиру Новегороде»[293].

В таком случае, если аналогия «столица» – «стол» правомерна, киевский стол должен был бы выделяться каким-либо специфическим определением или вообще именоваться как-либо иначе. Действительно, источники домонгольского времени знают применительно к Киеву два термина такого рода. Оба они весьма поучительны.

Первый из них недвусмысленно увязывает проблему столицы с более общей проблемой сеньората-старейшинства как особого политического института[294]. Так, «Повесть временных лет» в статье 1096 г. сообщает о приглашении киевского князя Святополка Изяславича и переяславского – Владимира Всеволодовича Мономаха, адресованном их двоюродному брату Олегу Святославичу, захватившему Чернигов, явиться в Киев для заключения договора (чтобы «поряд положити»): «Иди к брату своему Давидови, и придета Киеву, на стол отец и дед наших, яко то есть старейшей град в земли во всей (в списках группы Ипатьевского: «яко то есть старей в земле нашей». – А. Н.) – Киев»[295]. В так называемом «Слове на обновление Десятинной церкви» (которое датируется, как мы считаем, серединой XII в.