– Не спеши, господин, – уже без церемоний, как раньше, разговаривал Гердаш, – выслушай, ведь мне сегодня тоже снился сон. Только в моём сне было три гроба. В одном был ты, господин Баши, в другом твоя жена Малекка, а в третьем лежал я. Наши тощие тела едва наполовину заполняли пространство саркофагов. А Казатон, действительно толстый человек, молился у наших изголовий. Казалось, что он молился вечно, но встали мы из своих усыпальниц и кланялись ему, благодарствуя за молитву.

Хочется пояснить. Казатон был близким другом Гердаша, и это был тот, пожалуй, первый случай, когда Гердаш задумался о ком-то кроме себя. Ведь всё про свой сон он, конечно же, придумал, в его голове уже родилась фантазия, которая толковала этот вещий, в кавычках, сон Баши.

– А Халиф, что было с ним? – испросил фараон.

Не думая, Гердаш отвечал:

– А с ним всё было в порядке, он спал в колыбели.

– Ну, что ж, о чём наши сны? – не терпелось фараону.

– Всё просто. Ты – это первый человек здесь в Сэндории, после тебя идёт Малекка, твой сын ещё мал и мало влиятелен, так что третьим человеком в Сэндории можно считать твоего толкователя снов, то есть меня.

– Ну, я согласен, – вмешался фараон.

– Так вот, Казатон – это не самый значительный человек в твоих владениях, господин, как сама Сэндория не так влиятельна во всём Песчаном Краю. Гораздо большую роль здесь играет Валеран и прилегающие земли, что во сне означало тебя, господин; Вестфалия – Малекка и Палестина (тогда Палестиной именовались земли, простирающиеся на весь Аравийский полуостров) – очевидно, что это я. Эти плодородные страны лишатся плодородия. Сильнейшая засуха поразит эти земли, и долгие годы они будут голодать, и вынужденные, они обратятся за помощью в Сэндорию. Тогда уже ты, господин, управляя Сэндорией, поможешь им встать на ноги. И они будут благодарны, и платить подати. А Халиф, скорее всего, обозначал запредельную Колхиду (в те времена Колхидой называли земли Древней Греции), засуха которой не коснётся, и её люди не придут на поклон сюда. Но, как только Халиф станет твоим наследником, тогда Колхида воспрянет из неизвестности.

Того не подозревая, Гердаш напророчил о скором величии Древней Греции, вот только Халиф не наследовал фараонства вслед за Баши. Не испытывая судьбы, Баши всё-таки казнил Казатона. Мы уже говорили раньше, что все попытки доброго программирования Гердаша заканчивались ничем, и Казатона спасти силой своей мысли он оказался не в силах.

Всё сказанное исполнилось через три года. И Палестина просила подаяния, и далёкая Вестфалия, и некогда богатейший Валеран. Сэндория начала процветать. Эти годы были очень урожайными: скот давал большой приплод, и поля приносили многие продукты. В тот год и пришла родня Гердаша из Пусторы в эти земли, как он и обещал перед своим исчезновением.

И Лат стоял на коленях перед Гердашем, который раздавал хлеб попрошайкам, и даже младшенький Бажида и дряхлый Дувмат. Конечно, никто не узнал Гердаша в его нынешнем обличии. А он в свою очередь был безмерно рад видеть близкие ему лица в этих далёких землях. Он жаждал обнять их, но не смел раскрываться, так как не вполне доверял им. Он даже помог им устроиться при дворе фараона.

Лат стал банщиком фараона, а Бахия всюду ходил за Баши с опахалом в руках. Стенат по просьбе Малекки стал начальником всей стражи. Коплант – виночерпием, Реудат – хлебодаром, сёстры стали прислуживать Малекке. Сипелькаа стала советчицей Малекки по вопросам макияжа и косметического ухода. Она добывала различные омолаживающие травы и делала отвары. Мавриника занималась шитьём и всем, что касалось нарядов, а смиренная Суписта убирала за госпожой, кроме того она стала врачевательницей при дворе. Четвёртый сын Дувмата – Нуро – сумел втереться в доверие к самому Баши, и через некоторое время тот сделал его сборщиком податей, чем три года назад занимался печально упомянутый ранее Казатон. Горел угодил в темницу, но благодаря стараниям Гердаша и Стената был выпущен. Всё-таки хорошей работы ему не нашлось, и он стал шутом у Баши – такова была цена за освобождение. Бажиду Гердаш взял во дворец к себе и тайно учил чему-то. Дувмат остался один в чужом краю и горевал.