Не вызывает сомнения, что почитанием, которое ей всегда оказывали в греческом и римском обществе, мать семейства в первую очередь обязана участию в домашних священнодействиях. Хозяином дома, владыкой является отец семьи, которого римляне называли pater familias, а хозяйкой дома – мать, mater familias (у индусов они назывались соответственно грихапати и грихапатни). Отсюда и формула, которую произносила женщина в Риме при вступлении в брак: ubi tu Caius, ego Caia[69] – брачная формула, поясняющая нам, что если в доме не было равенства во власти, то было равенство в достоинстве.

Что касается сына, то мы видели, что он находился под властью отца, который мог продать его и осудить на смерть. Но сын тоже занимал свое место в домашнем культе; у него были обязанности во время совершения священнодействий; его присутствие в определенные дни было столь необходимо, что римлянин, не имевший сына, был вынужден фиктивно усыновлять кого-нибудь на эти дни ради выполнения религиозных обрядов. Религия связала крепкими узами отца и сына. Люди верили, что в могиле будет другая жизнь, счастливая и спокойная, но только в случае регулярного поступления поминальных подношений. Таким образом, отец был уверен, что после смерти его судьба будет зависеть от того, насколько сын будет заботиться о его могиле; сын, со своей стороны, верил, что после смерти его отец станет богом, которому он будет должен молиться.

Можно представить, сколько уважения и взаимной любви внесла эта вера в семью. Древние люди называли семейные добродетели благочестием. Повиновение сына отцу, любовь, которую сын питал к матери, было благочестием – pietas erga parentes (любовь к родителям). Привязанность отца к ребенку, материнская нежность тоже были благочестием. В семье все было божественным: чувство долга, естественная привязанность, религиозные представления. Все это сливалось вместе, составляя единое целое, и выражалось одним словом.

Может показаться странным, что любовь к дому относилась к числу добродетелей, но именно так считали древние люди. Это чувство захватило сильную власть над их умами. Анхис при виде объятой огнем Трои не хотел покидать свой родной дом. Улисс, которому предлагают бесчисленные сокровища и даже бессмертие, желает только вновь увидеть огонь своего очага. Позвольте перейти к временам Цицерона, уже не поэта, а государственного деятеля, который говорит: «Вот моя религия, вот мой народ, вот следы моих предков. Неизъяснимое очарование наполняет здесь мое сердце и чувства». Нужно мысленно перенестись в то время, чтобы понять, насколько глубоким и сильным было это чувство, уже ослабевшее во времена Цицерона. Для нас дом просто место, где мы живем, приют, убежище. Мы покидаем его и быстро забываем о нем. Если привязываемся к нему, то лишь в силу привычки и связанных с ним воспоминаний, потому что для нас он не связан с религией. Наш Бог – Бог вселенной, мы находим его повсюду. В древности было иначе; люди нашли свое главное божество внутри дома, оно защищало лично их, выслушивало их молитвы, исполняло их желания. За пределами дома человек не ощущал присутствия бога; бог соседа был враждебно настроенным богом. В те времена человек любил свой дом так, как теперь любит свою церковь.

Таким образом, религия в глубокой древности оказала влияние на развитие нравственных понятий этой части человечества. Боги этой религии предписывали чистоту и запрещали проливать кровь; если понятие о справедливости и не родилось из этой веры, то оно, по крайней мере, было подкреплено ею. Боги принадлежали всем членам семьи, и благодаря этому семью связывали крепкие узы, а все члены семьи учились любить и уважать друг друга.