– Новых нарожаем, красота моя… – И тут он увидел, как меняется взгляд Гаяны-матери. Серые зрачки её стали тёмными. – Не беспокойся, мы твою дочку выкрадем.

С правой стороны послышались острожные шаги по скрипящему снегу.

– Это о чём вы тут шепчитесь? – Появление Лихвы заставило Юлью отпрыгнуть от молодки. – Гаяна, тебя усатая Куня-повариха зовёт посуду мыть. Дворовые бабы сбежали на Масленицу на Священный Холм, не побоялись обещания князя их выпороть.

Быстро засеменив к заднему крыльцу, Гаяна оглянулась, сравнивая огромного Лихву и мелкого Юлью… Оба не нравились.

– Прямо дрожу, когда её вижу. – Пожаловался Юлья Лихве. – Пойду снова на стройку церкви, отвлекусь.

– Вот ведь лепёшка коровья, говно из-под подмёток. – Удивлялся вслед Юлье Лихва. – От горшка два вершка, а на такую бабу глаз положил…

Семье Снежаны хватало берёзового сока от двух берёз, что росли на заднем дворе, и им не приходилось идти на опушку леса. Первое, что сделали в семье, придя из Священной Рощи – переоделись в обычную одежду и, прихватив берестяные бутыли с широкими горлами, вышли на двор. Встав вокруг берёз, они попросили у них прощения и низко поклонились. Снежана воткнула ветки в многолетние «роднички» и поставила под них берестяные бутыли.

Несмотря на праздничное настроение, пришлось доить коз, убирать навоз за коровой Звёздочкой, ещё не отелившейся, за свиньями и овцами, топить печь и снова варить напитки и ставить тесто для утренних блинов и пирогов.

Ближе к вечеру все, особенно сёстры и Василиса, рассматривали завтрашние наряды, делая их непохожими на сегодняшние, менялись поясами, повязками в косу и безрукавками.

– А я привяжу завтра к поясу свой складной ножик! – настаивал засыпающий на печке маленький Сотя. – Я уже взрослый…

Устав от сегодняшнего дня Ведогор сидел на лавке и вытёсывал серединки из поленьев для дочерей и племянницы, им завтра нужно будет привязать колодки к коленям, знак их готовности для сватовства.

– Дядя, хорошо бы и вдовой Оне колодку сделать, – попросила Василиса. – Она ведь тоже теперь в невестах, скорбные месяцы по супругу давно прошли.

– Батя-то сделает, – отозвалась Дива, сидящая рядом с Милой за столом с разложенными новыми нарядами, до которых не дотрагивались всю зиму, ожидая Масленицу. Она подшивала свою юбку для Василисы, гораздо ниже неё. – Мы отнесём колодку, а свёкор её, Хомыч, тебе этой же колодкой настучит нам по голове! Не отдаст он Оню невеститься. Не отдаст.

– Да, – согласилась Мила.

– Она ему что, дочь родная? – Возмутилась Василиса, перебирая юбки. – Она сноха и он её принуждает… сами знаете к чему. Моя подруга Оня не рушник подарочный, чтобы её отдавать или не отдавать, не его пёсье дело.

– Ишь ты, как заговорила, – хмыкнула у печи Домослава. – Ладно, Ведушка, долби ещё одну колодку, пусть сёстры отдадут вечером Оне.

Вечером Василиса пошла за водой вместе с сёстрами. Они становились у дома Хомыча и стучали коромыслами в ворота. Все три сестры одновременно орали: «Оня, выйди, выйди, Оня!», пока в калитке не встал злой и всклокоченный Хомыч в кожаном переднике для чистки овина, в старых портах и дырявой рубахе. Он зевал в кулак.

– Чего надо, стерьвы драные?

– Мы не тебя звали, – не боялась отвечать Дива. – Нам нужно поговорить с Оней. С Оней!

– Да, – подтвердила Мила.

– Нету её, – усмехался Хомыч.

– Тогда держись! – повысила и без того громкий голос Дива. – Ославим на все деревни. Невестки у вас сбегут из дома от стыда. На Масленицу народу столько понаедет и есть бабы очень злые на своих свёкров.