Он схватил глашатая за отвороты мундира и приподнял его над землёй, очень смутно представляя, что он с ним сейчас сделает. И он бы точно сделал что-то плохое. И бедный глашатай не вернулся бы сегодня домой и не обнял жену и не поцеловал малышей, если бы четыре заботливые руки не ухватили за локти самого́ графа. Конечно, четырёх, пусть и самых крепких в королевстве рук, было мало, чтобы утихомирить разъярённого Дореса, и нашлась пятая заботливая рука, нежно охватившая его чем-то твёрдым и тяжёлым по самому затылку.

Хватка графа ослабела, глаза закатились. Заботливые руки подхватили огромное тело, а после была темнота и смутные голоса…

Голоса спорили, потом смеялись и снова спорили, графу в этом мутном и тягучем кошмаре нужно было куда-то бежать, но он почему-то не мог – руки и ноги совершенно не слушались. Смутная тревога гналась за ним по тёмным коридорам незнакомого подземелья, населённого странной формы тенями, пока звуки не начали нарастать и становиться чётче. Графу показалось, что он, как будто поднимается на поверхность озера с огромной глубины. И вместе с нарастающим и всё более чёткими звуками нарастала и становилась всё чётче боль. И вдруг он увидел портрет.

– Дьявол ряженый, – вскричал граф и открыл глаза. Вокруг была темнота, голова болела, конечности затекли. Он попытался пошевелиться и понял, что руки и ноги его крепко стянуты ремнями, а глаза завязаны.

– Смотри, кажись очнулся ревун-то наш, – погудел низкий зычный голос, – опять кряхтит что-то и ворочается.

– Сейчас мы на него посмотрим, – ответил тенор, – потерпи милый граф, сейчас мы тебя освободим… наверное, – граф отметил, что хорошо знает этот голос.

– Думаешь его уже можно развязывать? – снова пробубнил бас.

– А мы проверим, а-ха-ха-ха – засмеялся тенор, – это всё тот же старый добрый Дорес, разве ты не помнишь, Румос, что он всегда был нахальным и вспыльчивым грубияном, скорым на всяческие расправы?

– Как тут не помнить, Марк! Будем развязывать? – Голова графа гудела, и он давно не был дома, но эти имена: Румос… Марк…

– Марк? – взревел граф настолько, насколько позволяло скрюченное тело, – это ты, чёртов толстяк? Ты снова лупил меня по голове, свиний сын? Ошалевший фанатик! Когда я встречу дьявола лично, то попрошу подготовить тебе самую жаркую печь и самые острые ножи! Только развяжи меня, и я сам тебя поджарю, я тебя… – граф задохнулся, ему тяжело было кричать в такой позе, хотя явно было что сказать…

– Граф, как всегда, богохульствует, – довольно прогудел брат Румос.

– Он весь просто состоит из богохульств, – подтвердил Марк, – воплощение богохульства.

– Во всём королевстве никто так не умеет.

– Развяжите меня немедленно, чёртовы отродья, – просипел граф, говорить ему было всё тяжелее.

– Только если пообещаешь вести себя смирно, – проворковал Марк уже над самым его ухом.

– Чёрта с два! Я пообещаю придушить тебя твоим же кушаком…

– Ну граф, – Марк говорил, как мамаша, убеждающая капризного малыша съесть ещё каши, – будь разумнее! Все три раза, что я бил тебя по голове – и нынешний не исключение – были только ради твоей пользы! Где бы ты сейчас был, зверски убив глашатая нового короля, который, кстати сказать, тебя и так недолюбливает?

– У нас с ним это очень взаимно, – прошипел Дорес.

– Вот именно, – резюмировал Марк, – на эшафоте!

– Развяжи, я обещаю, что ты выживешь, – попробовал съязвить граф.

– А-ха-ха, не-е-е-ет милый граф, ты должен вести себя хорошо! И не только сейчас, но и впредь!

– Ладно, – тяжело дыша, выдавил граф.

– То-то и оно, – пролепетал где-то сзади Марк, и Дорес почувствовал, как он возится с ремнями. Сначала освободились кисти, а затем предплечья. По ним, покалывая и обжигая, хлынула кровь…