– Телли! Известку неси. Знаешь, где лежит?

Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую вместительную банку белого стекла и наполнил ее водой. Зачерпнул ложку негашеной извести из принесенного мальцом кулька, развел в воде и осторожно, едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл известковым раствором рану. Деревянной лопаткой наложил на поврежденное место вязкую густую мазь и после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил ее сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала – поровну всего и переваренное вместе.

– Все, Людвиг, можешь отпускать, – кивнул Жуга и вытер пот рукавом. – Рудольф! Подсунь ему чего-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.

– И мне, – седоусый старик развернул закрутку и снял жгут с ноги паренька. Поднял взгляд на старьевщика. – Здорово, Рудольф, – сказал он неловко.

– Здоров будь, Людвиг, – помолчав, ответил тот. – Давно не виделись.

– Давненько.

– Что за парень? – Рудольф склонился над столом. – Знаешь его?

– Чего ж не знать, – хмыкнул тот. – Бликса это. Сковородник. Ходит по дворам, лудит, паяет.

Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого. Нахмурился.

– Кто ж его так-то?

– А вот это, веришь ли, и сам не знаю, – поколебавшись, развел руками страж ворот. – Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет… А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня-то погрызла? Знаешь, нет?

Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей запекшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.

– Не сезон им, – невпопад пробормотал он, будто оправдывался перед кем-то. Спрятал нож и нелепо повел руками, словно не зная, куда их девать. – Не сезон…

Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.

– Что?

– Ты все расскажешь мне, Рудольф, – сказал Жуга вместо ответа. – Все про все, ты понял?

Жуга не спрашивал, а произнес это, как нечто, не подлежащее сомнению, и старьевщик почему-то понял – да, расскажет. И не нашелся, что ответить.

Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким «тым!» зубами пробку, помедлил и выплюнул ее в камин – деревяшка вспыхнула спиртовым синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскаленное жало паяльника, рассыпанные угли…

Часы на башне с натужной усталостью пробили час.

– Не сезон, – повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал. – А так хотелось хоть немного пожить спокойно…

Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.

Суета в доме старьевщика наконец утихла. Страж ворот ушел домой. После ужина (забытая капуста разварилась в нитки), Жуга отправил Телли вместе с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперек лудильщика еще раньше уложили в комнате Рудольфа – тот ради такого дела предоставил свою кровать. Старик вообще вел себя сегодня на редкость странно, был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.

– У него хоть родичи-то есть? – спросил он травника.

Тот лишь пожал плечами; он был занят – варил на последней воде для раненого сонное питье. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив дров, Жуга убрал котелок с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника – точь-в-точь так же днем сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся от водки и огня, ерошил пятерней всклокоченные рыжие вихры. После всей недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор.