– Вон, – Герман показал на Еву и Виталия, – целился… Забери у него…

– Да ладно, это ж игрушка. Сам подарил… Ты же не будешь больше? – улыбнулась Валя Мелкому.

Тот кивнул в ответ. Правда, видно было, что обещание это гроша ломаного не стоит. Герман недовольно покачал головой и извинился:

– Простите.

– Да ничего, бывает, – отмахнулся Виталий, слегка смущенный тем, что действительно испугался чему-то на глазах Евы, и она это почувствовала.

– Здрасьте. А вы кто? – спросила меж тем Валя. Она тоже, как и Даня, обратила внимание на пусть уже и потрепанную укладку. Впрочем, не только в ней было дело. Эти двое в лодке, очевидно, не местные. Они из того, другого мира. Нельзя было уйти от них так просто.

– Я – Ева.

– А вы?

– Я – Виталий.

– Муж?

– Нет. Я друг… То есть…

Валя скользнула взглядом по руке Виталия, лежавшей на животе Евы, и улыбнулась:

– А! Вы пахарь, – хмыкнула она, не до конца понимая, что говорит.

Слышала как-то от местных. Догадалась, что это может значить. Хотя представления об отношениях мужчин и женщин у нее с Германом были все-таки островитянские. По приходу обычного женского мама доступно объяснила Вале физиологию. Федя в то же примерно время ответил на некоторые вопросы, вдруг возникшие у Германа. Хотя многие из них его, как и любого отца, поставили в тупик. Но вот придумать что-то правдоподобное о разделе общей детской на две ровные части, высокой, пусть и не до самого потолка, перегородкой оказалось не так-то просто. Так надо и всё.

В какой-то степени выручали случки животных и их окоты, которые были обычным для детей зрелищем, – эту сторону жизни стада от них никто не прятал. Но с человеческими отношениями было сложнее – тут нужен был кто-то другой. И собственный опыт. А его не было. С местными общались мало. Да и сколько их было? Раз, два и обчелся. Так что в этом смысле Валя и Герман, можно сказать, задержались в развитии. И, глядя на эту лощенную, красивую, пусть и испугавшуюся игрушечного пистолета пару, Валя чувствовала какую-то непонятную для ребенка тоску, будто что-то проходило мимо нее, что-то очень важное, для чего необходима была обычная жизнь, а не та, которую вели они. Герман, испытывавший схожие ощущения, вывел ее из задумчивости:

– Пойдем, – он был все еще зол на Мелкого.

Вале хотелось еще о чем-то спросить сидящих в лодке, но спорить с братом не стала и согласилась.

– Пойдем. До свиданья.

– До свиданья, – буркнул Герман, косясь на младшего брата, который все еще прятался за сестрой.

Дети ушли. Ева с Виталием проводили их взглядами и захохотали в голос.

– Эх ты, пахарь, игрушки испугался!

– А как ты упала? А? Ноги кверху… Чего на берег-то понесло?

Смеясь, они вытащили на берег палатку и вещи. Виталий привязал лодку, и они, нагруженные багажом, взобрались на верх обрыва. Невольно остановились. Возглас Виталия выразил общее впечатление.

– Ничёси…

С южного кордона весь остров был как на ладони. Дети как раз вместе со Вторым выстроили скот в стройные колонны друг за другом, чтобы без остановок гнать животных к дому. Но гости были удивлены не стадами, а степенью освоенности острова, который с воды выглядел несколько диковато из-за обрывистой береговой линии. Издалека казалось, что усадьба Камневых и хозпостройки – нечто инородное на теле острова. В действительности все было далеко не так.

Расчерченная на загоны и огороды территория, лишь островками сохранившая исходный природный вид, приковывала взгляды, а стада, ведомые детьми и Вторым, только усиливали впечатление. Слаженные действия погонщиков в свое время и на меня произвели впечатление. Особенно эффектно выглядело возвращение стад вечером. Если утром и днем выгон скота был связан с кормлением, и животные подолгу, по часу или два, задерживались в разных загонах, то вечерний гон был безостановочным. Скот потоком прогонялся через все пастбища разделенной надвое колонной.