Адамян хотел возразить, но майдановская логика была слишком проста и пряма для него.

– А как ее отвлекать, Алину? – спросил он.

– Ну скажи, что о ней спрашивал один человек. Высокий, скажи, спортивный. И тяни резину, что ты обещал его не выдавать… И уходи. Она пойдет за тобой, как нитка за иголкой.

– Это что, проверено? – Многознающий Адамян был, как дитя, неопытен по части женского сердца и распахнул глаза.

– Тыщу раз.

…Все шло как по нотам. Из канцелярии Алина вышла вслед за Женей, заинтригованная предельно:

– Ну намекни, Жень… Ну хоть на какую букву?

– На «эс».

– Стеблов Костя? Старший пионервожатый?

– Алина, не могу, слово дал. – Адамян сдерживал смех: способ действовал безотказно.

– Если Стеблов – неинтересно… А подбородок у того человека раздвоенный, да? А глаза черные.

– А вот и нет. Серые!

– Серые – это хорошо. Только у тех серых, которые я имею в виду, фамилия совсем на другую букву, – вздохнула Алина. – А если ты на своего Смородина намекаешь, то давай не ври: мы-то знаем, на ком у него свет клином сошелся… На каком недоступном предмете! – засмеялась она.

– На каком? – застыл Женя.

– Не знаешь? А друг называется! Ну давай на обмен: я тебе эту тайну шепну, а ты мне про того человека… А?

…Проводив их критическим взглядом, Майданов прошел в дирекцию спокойно.

В кабинете магнитофона не было. Ни на столе, ни внутри стола, ни на стеллажах, ни на подоконниках. Неужели в сейфе? Тогда это мертвое дело. Уже признав свое фиаско и собравшись исчезнуть, Майданов напоследок рискнул открыть большой желтый портфель, что лежал в кресле директора. Есть! Но ведь если вынуть магнитофон, портфель совсем легонький? Ну что ж… Пусть там пока полежит один из этих томов Большой советской энциклопедии – книги, товарищ директор, ваши, а магнитофончик, извините, – нет!

…Уроки кончились. Раздевалка гудела, девчонки, одеваясь, теснили и перекрывали друг друга возле зеркала.

Юля уж надела шапочку, когда рядом оказался Майданов: вид у него был таинственный.

– Ты ничего не потеряла?

– А что?

Он медлительно открыл свой портфель, в который с трудом влез магнитофон, вытеснив книги, – их Майданов держал под мышкой.

– Мой? Где ты взял? – поразилась Юля.

– Где взял, там нету.

– У тебя сейчас лицо, как у афериста. Где ты взял, я спрашиваю?

– А чего ты сразу обзываешься? Это вместо благодарности… Вот не отдам теперь!

И он с независимым видом пошел вверх по лестнице.

Накинув шубку на одно плечо, Юля кинулась за ним:

– Ты можешь толком сказать, в чем дело?

– Ну мама твоя принесла его… Только тихо.

От непонимания у Юли застопорились все реакции.

– Мама? Принесла тебе?

В вестибюль спускался Назаров. Саша торопливо наступил Юле на ногу. Однако Назаров думал что-то свое, гроза миновала…

У парапета набережной стояли Смородин и Адамян, смотрели на глыбистый серый лед. Алеша был мрачен.

– Не понимаю, чем ты недоволен, – говорил Женя. – Была «мина», так? Ее нет. Обезврежена. Сделано не совсем изящно, согласен, но…

– Суетимся мы, Женька! – перебил Смородин. – Значит, неправы!

– Ну знаешь, это в математике годится, в физике: «Формула некрасива – следовательно неверна». А в жизни…

– Зачем было красть? Ну Майданов – понятно: он сразу представил себе, что он майор Смекалкин в штабе генерала фон Дурке… А ты?

– А я его страховал…

– От слова «страх»! А чего нам бояться, Жень? Ну допусти, что новый директор – совсем не фон Дурке…

– Идеализм… Гляди, Колчин шагает.

Парень, которого мы видели в классе, но пока не удостоили персональным вниманием, тоже заметил их.

– Чего это вы делаете?

– Видишь, стоим. Воздухом дышим.