Но он снова был там, подхватив меня прежде, чем я упала. Его руки были холодными, как лед, а глаза – пугающе безжизненными. Я хотела позвать его, но горло сдавило, и вместо слов вырвался лишь слабый хрип. Он взглянул на меня с мрачной решимостью, а затем я ощутила резкую боль в спине.

Нож… Он вытащил нож, холодный и острый, из моей плоти. Его лицо, непроницаемое как мрамор, внезапно оживилось. Август провел пальцем по окровавленному лезвию, поднес его к губам и медленно слизнул кровь. Затем впервые улыбнулся.

Эта улыбка была пугающей, словно раскат грома перед бурей. Она переросла в смех – глухой, зловещий, который эхом разносился в моем сознании. Его фигура становилась все дальше, а смех звучал все громче, заполняя собой весь мир.

Я очнулась, захваченная дрожью, в холодном поту. Темнота за окном казалась особенно угнетающей, будто сон продолжал преследовать меня даже в реальности. Взгляд упал на электронные часы – 8 вечера.

Черт. Я снова забыла про экзамены.

Собравшись с мыслями, я села на кровати, пытаясь унять дрожь. Наконец, включила настольную лампу и раскрыла учебник. Мягкий свет заполнил комнату, придавая ей иллюзию уюта, но это чувство было мимолетным.

Словно чувствуя, что я проснулась, в дверь постучали.

– Войдите, – голос звучал слегка хрипло, будто сон все еще не отпускал.

Дверь отворилась тихо, как в замедленной съемке. В комнату вошла тетушка Леваль, как всегда аккуратная, с идеально уложенными седыми волосами и теплотой в глазах. В руках у нее был поднос.

– Я подумала, что ты могла проголодаться, дорогая, – сказала она своим нежным, обволакивающим голосом, в котором всегда была искорка бодрости, несмотря на ее возраст.

– Спасибо, тетушка.

Она поставила поднос на стол. На нем стоял стакан горячего шоколада, от которого поднимался легкий пар, и вазочка с безе, такими хрупкими, что, казалось, они могли растаять при малейшем прикосновении.

– Не сиди допоздна, – продолжила она, внимательно глядя на меня. – Не забывай, что завтра у тебя итоговый экзамен, дорогая.

Я кивнула, стараясь улыбнуться в ответ.

– Спасибо за заботу.

Ее присутствие напомнило мне о детстве: о том, как она играла с нами, когда мама была занята, как решала наши детские споры, как утешала меня после первой неразделенной любви. Тетушка Леваль стала для нас с сестрой настоящей матерью, и даже сейчас, в эти темные времена, она оставалась воплощением тепла и поддержки.

Но я знала: ей нелегко. Я видела, как она старается быть сильной, но каждую ночь, проходя мимо ее спальни, слышала приглушенные рыдания. Это знание посеяло во мне новую силу, непреклонную уверенность.

Я найду Сару.

***

Август.

Выйдя из кухни с бокалом в руке, я замер у входа в гостиную. На журнальном столике, аккуратно выложенная, словно случайно оставленная, лежала фотография Сары Морэй. Ее взгляд с черно-белого снимка, полный жизни и надежд, казался почти живым, и в нем таилась болезненная ирония: сейчас она была в неизвестности, возможно, в опасности.

Я протянул руку, и фотография, повинуясь моему ментальному приказу, плавно поднялась в воздух, закрутившись, будто подхваченная невидимым ветром. Она подлетела ко мне, и я с легкостью схватил ее, зажав между пальцами, как хрупкое напоминание о той, кого мы ищем.

Снимок отправился в карман моего жилета, а я продолжил путь в библиотеку.

Этот уголок дома всегда был моим убежищем. Когда-то библиотека была гордостью моего семейства, хранилищем знаний, которые мы собирали веками. Витражный потолок, переливающийся мягкими оттенками алого, синего и золотого, наполнял пространство рассеянным светом днем. Вечером, когда солнечные лучи уступали место ночи, загорался мягкий свет настенных ламп с резными бронзовыми абажурами.