«Да, – сказал отец, – я все это прекрасно понимал, и считаю, что Бог послал нам выход в лице Владимира Петровича».

Поповский молчал, понуря голову. «Все это так, господа, – сказал он, продолжая смотреть на свой кисет, который он крутил в руках, – но как же сделать? Ведь вас много, и вещи». Он усмехнулся и вдруг, резко отодвинув стул, встал. «Мои телеги еле держатся, два колеса совсем разъехались, мы и километра не отъедем!»

Анна, молчавшая до сих пор, неожиданно, подняв брови и сморщив лоб, взволнованно заговорила: «И потом, как хотите, но я с больной Линой не поеду на лошадях. Ведь сейчас только апрель. Может быть снег, холод, телеги открытые, не дай Бог простудится, на лошадях придется тащиться медленно… Это значит погубить ребенка!»

Тут все заговорили сразу. Разобрать было трудно, кто что говорил, но слышалось: «Да вы с ума сошли… Нападают, обстрелы, хочешь пешком идти… семь человек взрослых и четверо детей, да вещи… можно завтра к кузнецу, подкрепить.., Я не поеду, мне ребенок дороже. Ну, поезжай одна поездом, посмотрим, кто раньше!» – «Замолчите, бабье! – вдруг громовым голосом воскликнул отец и стукнул ладонью по столу. – Решать будем Владимир Петрович, Володя и я». Все на секунду притихли и разговор повелся мужскими голосами; мы же, вытянув шеи, наклоняясь друг к другу, свистящим шепотом продолжали спорить и доказывать друг другу за и против. «Анна дура, – шептала Алинка, – не понимает, что и сравнить нельзя». «Мы Лину, если будет дождь, спрячем в чемодан», – шутила веселая и всегда бодрая мать. Я, перегнувшись через спинку стула, старалась доказать Анне, что риска меньше на лошадях. «Да ты глаза не таращи, я и так понимаю», – раздражалась Анна.

Между тем наши мужчины все обсудили и выяснили. Было решено с утра идти к кузнецу и узнать, можно ли все привести в порядок. После обеда Володя должен был на велосипеде съездить в Браунау и достать новый пропуск для телег, чтобы переехать мост на баварскую сторону. «Нам собственно, – сказал Володя, – и ехать-то не очень далеко. До границы четырнадцать километров, а там до Перах. Это не Бог весть что, за два дня управимся».

Вещи вернули с вокзала. Кузнец за некоторое количество табака обещал к вечеру привести телеги и лошадей в порядок. Володя уехал на велосипеде в Браунау, и его возвращения ждали с большим волнением. Он приехал, как выжатый лимон. «Там Бог знает, что творится. Город наполнен СС-овцами, все какие-то мрачные личности. Вид такой, что готовятся к защите. Мост охраняется и, как мне сказали, через шесть дней будет закрыт. Нам надо торопиться, завтра же ехать. Мне удалось получить пропуск. Опять повезло. Я попал на очень милого полицейского, который, оказывается, читал «Войну и мир», очень поразился, что я Толстой и внук. Долго ахал, говорил: «Wie komisch»! (Смех один. Нем.) и сказал, что завтра он на посту у моста и всячески нам поможет проехать. «Ну, уж теперь не подведите, – посмотрел вдруг на меня и Алину Володя, – чтобы все было готово, завтра в шесть часов встаем грузить и не позже восьми часов надо выехать». – «Да что ты кипятишься, у нас еще вчера все было готово – к поезду».

Часов в семь вечера, выглядывая в окно, я вдруг увидела проезжавшую тележку, запряженную парой низкорослых лошадок. Таких повозок с беженцами проезжало очень много, но эта привлекла мое внимание. Правил седой усатый старик в русской папахе, рядом с ним сидела совсем молоденькая женщина с грудным ребенком на руках. Около подводы шел молодой человек в офицерской немецкой форме. Проехав немного наш дом, тележка остановилась. Молодой офицер что-то сказал сидящей женщине и скрылся из вида. Она продолжала сидеть с рассеянным, усталым лицом.