Отставив пустую банку, Ёжик подходит к окну, прижимается носом к холодному стеклу. От жаркого дыхания поросенка, смотрящего на него с другой стороны, стекло запотевает. «Поросенок» – говорит Ёжик, – «я съел все варенье, извините». Глаза поросенка грустны, как будто он извиняется, что не смог прийти раньше, когда варенье еще оставалось. Окна соседних домов гаснут парами, погружая колодец двора в снежно-синий сумрак, из которого одинокому фонарю, светящему самому себе и стаям снежинок, его не вытащить. Отделившись от торца дома, алой кометой чертит дугу сигаретный окурок.

«Если вы не торопитесь, может быть, все-таки зайдете? Я заварю чай. Кажется, в холодильнике была баночка сгущенного молока. Нет? Тогда можем просто постоять вот так. Мне полезно стоять. Сидячий образ жизни, мало двигаюсь. Вы, судя по вашим щекам… Извините, что я такое тут несу, простите. Вы не обиделись?» – Ёжик виновато улыбается. Поросенок отвечает ему ободряющей улыбкой.

Снегопад прекратился. Синее небо над крышами коробок домов посерело. В квартире снизу запищал будильник. Ёжик зевнул, попрощался с поросенком и, потирая замерзший нос, пошел спать.

Странность №3: Матрица Манукяна

Матрица – зеркальная копия печатной формы, служащая для отливки стереотипов.

Толковый словарь Ожегова

Сергей Манукян имел особенную страсть – он обожал ездить с включенным левым поворотником. Мигая лампочками, он старался ввести в заблуждение как можно больше участников дорожного движения, поэтому никогда, даже в случае крайней необходимости, не поворачивал налево. Только прямо, направо и задним ходом (если условия позволяли).

За страсти нужно платить, поэтому ближе к тридцати годам Сергей обнаружил себя на узкой португальской улочке с односторонним движением и без всякого понятия, как вернуться в Москву. Манукян, привыкший к себе почти как к родному, бездумно глянул на приборную панель (левый поворотник исправно мигал) и поехал прямо. Улочка закончилась сваями и дощатым настилом набережной, пустынным портом, криком чаек и запахом рыбы всех возможных степеней свежести. Справа сгрудились корпуса доков. Влево убегали параллели железнодорожных рельс и гравийная дорожка. Сергей выругался, поскреб щетинистый подбородок, заглушил двигатель и вылез из машины. Пнул колесо, ударил кулаком по горячему капоту, подобрал камешек и швырнул его в сидящую на свае чайку. Еще раз выругался. Дорожное движение отсутствовало, вводить в заблуждение было решительно некого.

Сергей никогда не задумывался, хочется ли ему в Марокко, но паром доставил его именно туда. От Танжера до Тетуана Сергей доехал на одном дыхании, пяти баках бензина и одной замененной лампочке в заднем блоке фар (естественно, левом). Но тут случилось непоправимое – автомобиль Сергея решил, что полумиллионный пробег для него достижение знаковое, и заглох с тем, чтобы не завестись никогда. Заряда аккумулятора хватило еще на несколько часов, поворотник мертвой машины мигал до наступления сумерек.

Денег на покупку нового автомобиля не оказалось, так же как денег вообще. Манукян даже не смог вспомнить, на какие средства покупал бензин и ел ли сам что-нибудь последние несколько лет. Будто бы назло, справа высились снежные шапки гор Риф. Глядя на вершины, Сергей подумал, что всякая вершина до того оказывалась исключительно по левую руку от него. «Прав был Чехов» – Сергей невесело усмехнулся. – «Всякая вершина терзает ум, как гвоздика в петлице». Матрица достижимости сработала, показав отсутствие путей между парой вершин.

От ограниченности, которую женщинам заменяет безысходность, порождающая мудрость, Сергей принял решение перейти к матрице смежности. Теперь, мучительно медленно двигаясь строго по часовой стрелке, увеличивая радиус с каждым витком, не заботясь о заблуждениях, но и не изменяя страсти, он поднимался к вершине.