Больше всего озабоченные пересчетом сидящих на своих постах лидеров той или иной страны, они недооценивали важность устремлений населения, с которым, как в случае с Советским Союзом, они напрямую не контактировали. Существовала тенденция оценивать мощь страны только по ее военному потенциалу, пренебрегая всеми другими формами силы, считая иной подход «нереалистичным». Кроме всего прочего, в такой системе, где на первом месте стоит приверженность методам, принятая в Госдепартаменте, ничто и не могло окрашиваться в эмоциональные или чувственные тона. Установлению тесных связей с людьми той страны, в которой они служили (на языке Госдепартамента с «клиентистами»), препятствовали краткость пребывания и нелепость перемещения с одного места службы на другое (из Бурунди в Ленинград, например). Это полностью противоречило практике русских, ценивших длительное знакомство и крепкие связи в стране, куда они были направлены. (Лучшим примером служит Анатолий Добрынин, который оставался советским послом в США на протяжении двадцати четырех лет, с 1962 по 1986 год.)

Я демонстрировала прямо противоположный стиль мышления, будучи озабоченной чувствами, культурой и тем, как думают люди, – словом, «мягкими» а не «жесткими» субъектами контроля над вооружениями. Я видела много примет того, как слабеет коммунизм, наблюдала, что русские все больше погружаются в поиск собственных утерянных корней, и была убеждена, что вместе с растущим молодым поколением изменения, вероятно, произойдут раньше, а не позже. С каждой поездкой мне становился очевиднее растущий разрыв между американскими представлениями и реальностью. Я шагнула сквозь увеличительное стекло и увидела мир, который не соответствовал преобладавшему в США образу, пестуемому и взращиваемому людьми c вполне определенным типом и стилем мышления, чья карьера зависела от сохранения статус-кво. Мне довелось понять, что и Рейгану не нравился такой подход и что его стиль был иным – он меньше опирался в своих суждениях и понимании на политические доклады и больше доверял человеческим инстинктам и эмоциям.

Я четко осознавала, что меня не посвятят в тайны их секретной информации, а также что я ничего не знаю о том, как неофициально передаются послания. Я принадлежала к поколению, в котором женщины всегда полагались на мужчин, и для меня поначалу было трудно понять, насколько я могу или даже должна настаивать на том, чтобы самой решать, как мне выполнить мою миссию. (В 1984 году в процессе непосредственного планирования американской политики в отношении СССР не участвовала ни одна женщина4.) И я решила, что раз у всех есть советники, они нужны и мне. Поразмыслив, я остановила свой выбор на двух людях, чьей способности соблюдать конфиденциальность и высочайшему интеллекту я полностью могла довериться.

В качестве знатока американской позиции я выбрала для себя адмирала Бобби Рея Инмана, которым восхищалась и с кем была знакома в Вашингтоне. В то время он жил в Техасе, уйдя с поста заместителя директора ЦРУ. Когда я сообщила ему, что у меня есть некоторые вполне определенные ощущения того, как следует выполнять эту миссию, но что меня хотят «съесть», он усмехнулся: «Внизу здесь много крокодилов». Я объяснила ему, что когда мне сказали, что для выполнения моей миссии дают три дня, то я этому решительно воспротивилась, сказав, что за три дня русских не заставишь и трубку телефона снять, и что мне еще понадобится время, если нужно будет уйти, но успеть вернуться. Говоривший с техасским акцентом Инман спокойно посоветовал, что когда они начнут давить, «наступит твой черед откинуться в кресле, улыбнуться и сказать: “Не хочу критиковать все, что было прежде, но думаю, что когда вы обратились ко мне, вы хотели, чтобы дела пошли немного иначе”». И он добавил, что если они будут нажимать, то «недурно бы добавить немного стальных ноток». Я последовала его совету. Это сработало, и в конце концов было решено, что у меня будут две недели, десять рабочих дней. Учитывая, что никому из нашего истеблишмента не доводилось испытывать сомнительное удовольствие, пытаясь проникнуть сквозь железный занавес советского упрямства, это не казалось слишком большим временем – но все же лучше, чем три дня.