— Привет, — говорит быстро, прерывисто.

Высокий такой, я и подзабыла. Смотрю снизу вверх.

— Привет.

Адомайтис демонстративно поворачивается к Жене. Тот смотрит на хирурга.

— Рада была видеть, Жень! — Я делаю взмах рукой, прощаясь. — Езжай, там уже подпирают.

— Да, поищу свободное место. А то все занято, — цедит в ответ бизнесмен и стартует.

— Ого-го, — недобро усмехается Павел. — Я надеюсь, это твой ревнивый брат?

— Сосед. И по совместительству главный поставщик сезонных овощей и фруктов.

— Понял.

Я бросаю робкий взгляд на цветы. Очень, конечно, хочется этот букет лилий, и я широко улыбаюсь, когда Павел протягивает его мне.

— Спасибо. Красивые. Тяжеленькие.

— Хотел еще раз извиниться, — говорит он вновь прерывисто, отстраненно. — Если напугал или обидел. Я замечательно провел время. И переживал, что ты… нет.

Переживал… Слово это особенное, мы не переживаем за тех, кто безразличен.

— Не стоит извиняться, все в порядке. Но мне приятно получить цветы, — мягко говорю я, опустив глаза и мучительно вспоминая, не назвала ли этого обходительного мужчину в прощальном сообщении каким-нибудь мудаком. Например, последним.

Не выглядит он таким. Вот хоть убейте! Злым, немного растерянным — да. Но не подлым. Хотя еще утром я именно так об Адомайтисе и думала. В глаза сейчас смотрю, и ноги подкашиваются.

Они, глаза, у Павла, кстати, усталые. Это заметно даже мне, знающей его совсем мало.

В ответ на мою благодарность он как-то весь подбирается. Спину выпрямляет. Хмурится и произносит суховато. Так, знаете, с налетом официальности:

— Диана, я освободился только. Приехал вот как есть. Просто хотел поблагодарить тебя за отличный вечер. Все дежурство вспоминал наши шутки и улыбался. Если переборщил в конце, если ты не настроена — я больше не буду лезть.

— Ты голодный? — спрашиваю я.

— Что?

— Выглядишь раздраженным. Обычно люди такие на голодный желудок.

— А. Я такой всегда.

— Нет.

— Может, как-нибудь сходим в кино? — предлагает Павел. На меня смотрит. — Убедишься.

Я же… стою с этими лилиями, слушаю, не совсем понимая, что именно происходит и о чем мы спорим. Подгибаю пальцы ног — на улице по-прежнему мороз. Я одета, чтобы до машины добежать, а не стоять полчаса на снегу.

— Можно в кино. А может… ты меня не так понял?

Павел задумывается, потом произносит чуть живее:

— Ты мне нравишься. И я хочу большего. Настаивать не стану, но и скрывать глупо. Времени на игры у меня и нет особо. Говорю как есть. Было бы иначе — не поперся бы после полутора суток на ногах первым делом в цветочный. Если мое внимание тебе неприятно, так и скажи.

— Ты точно голодный, Паш. — Я качаю головой с легкой улыбкой.

Его грубая прямолинейность кажется отчего-то трогательной.

— Так что насчет кино? Я завтра работаю, — напоминает он резковато.

— Я уезжаю на все выходные.

— А, — теряется Адомайтис, явно расстроившись.

Ауч. Мне вдруг не хочется с ним прощаться до вечера понедельника. И вообще не хочется прощаться.

Заглядываю в его уставшие глаза.

— Тогда я позвоню? — предлагает он. Словно делает последний рывок.

— Я думала, ты еще вчера это сделаешь, — отвечаю робко, тихо. Потом добавляю, чтобы поддержать его: — Надеялась.

Сердце колотится. Мы смотрим друг на друга. После чего Паша пожимает плечами и выдает запросто:

— Вообще-то, я звонил.

— Видимо, не мне.

— Тебе. Раз десять. Ты трубку не взяла ни разу. Ну и я подумал, что ошибка оказалась фатальной.

— Если бы ты звонил, я бы заметила. Это точно, Паш, — говорю как-то совсем тихо. Смутившись. Я ведь не могла его в бан случайно кинуть?

Павел хмурится сильнее, раздражение в нем нарастает стремительно.