Он постоял молча несколько минут, вглядываясь по ту сторону прозрачного стекла, занятый своими мыслями, не вникая в посторонние формы. Раздался звук открывающейся двери. В палату вошла невысокая медсестра:

– Мистер Боннер, родные Мендеза хотят с вами поговорить.

– Зачем я им понадобился? – пожал плечами док. – Скажи, что все прекрасно, и операция прошла очень удачно. Поверь мне, что я сказал бы то же самое.

– Они настаивают, – виновато, будто оправдываясь, отвечала медсестра.

– Господи, Боже Праведный, – в сердцах выпалил Боннер, – избавьте меня от сопливой сентиментальности.

– Хорошо, я постараюсь объяснить, что вы очень устали, – девушка решила не доканывать хирурга, понимая причины его раздражения. Она развернулась и только собиралась выйти, как Лиам ее остановил.

– Постой, Арета, – он обречено склонил голову. – Не стоит. Сколько их там собралось? Десять, пятнадцать?

– Не думаю, – пожала плечами Арета. – Кажется, человек пять или шесть, не более.

– Скажи им, что буду через пять минут.

– Хорошо, – медсестра кивнула, покорно скрестив руки чуть выше пояса, будто слушала проповедь.

– И еще…наблюдай через каждые полчаса за графиком ритма сердца. Когда проснется, проверишь давление. Все данные в конце дня доставишь мне в кабинет. Кто будет тебя заменять?

– Роза. – кратко ответила Арета, добавив. – Роза Паталаки. До утра будет она.

– Скажешь ей, чтобы сменила ему повязку.

– Когда?

– Утром, – он посмотрел на нее, чтобы убедиться насколько точно она усвоила данные ей распоряжения. Взгляд медсестры непреднамеренно скользнул мимо глаз Боннера.

– Ясно ли я выражаюсь, Арета? – чуть строже спросил Лиам.

– Да, предельно, – быстро ответила медсестра.

– Рану не стоит теребить, чтобы вызвать ненужное кровотечение. У него очень мягкие мышечные ткани живота. Мизер жировой прослойки. Счастье хирурга, а не пациент. Кстати, это его первая операция, после сна у него может возникнуть первичный стресс. Реакция на наркоз. Если уж очень будет хныкать, сделаешь снотворную инъекцию, – записывать не было необходимости. Рутинные, послеоперационные процедуры, которые все же, не лишне было повторить. – Но парень вроде не проблематичный. Настоящий мачо. Вдобавок, обещал мне текилу.

Первым на Боннера напала полноватая, смуглая женщина. По ее пухлым щекам непроизвольно текли слезы, а короткие, мясистые ручки импульсивно жестикулировали в унисон быстрой, не совсем понятной речи, состоящей из ломаных английских вопросов и испанских благословений Господа Бога. Она то и дело крестилась, сжимала вместе кулаки, после чего снова и снова обращалась к Боннеру. Сомнений быть не могло. Даже не знающий ее человек, мог бы догадаться, кем приходилась эта женщина больному. Никто не может так эмоционально переживать за результат операции, как мать. Ей ужесказали, что все обошлось, и ее сыночек будет жить. Однако, матери хотелось услышать приятные вести из уст самого хирурга.

– Сеньора Мендез, я полагаю? – поздоровался Лиам.

– Да, да сеньор сирухано (по испански – хирург), я мать Хоакина. Расскажите как он себя чувствует? Как мой мальчик? Умоляю вас, сеньор сирухано, ответьте несчастной матери, с ним будет все в порядке? – она держала в руке скомканный влажный от слез платок.

– Ваш сын, сеньора Мендез настоящий джентльмен…мачо. – улыбался Боннер. – Не забудьте пригласить на его свадьбу.

– Он будет жить, не так ли, доктор? – вопросы так и сыпались.

– У меня никогда на этот счет не было сомнений.

Боннер лениво почесал левую щеку, с трудом сдерживая самообладание. Плач стал ему порядком надоедать.

– Спасибо тебе Иисус, Дева Мария, ты услышала мои мольбы.