– Нельзя ли есть чуть помедленнее?

– Я же голоден, Дорин.

– Перестань Лиам, это некрасиво.

– Опять замечания, – сокрушенно повертел головой Боннер. – Кажется, у тебя кофе стынет.

– Ники вчера мне все уши протрезвонила. Если мне не изменяет память, ты обещал ей прогулку.

Лиам перестал жевать, степенно проглотив кусок, после чего внимательно уставился на Дорин.

– Да, это правда, – кивнул он в ответ. – У тебя не должно возникать никаких сомнений в том, что я безумно люблю собственную дочь, или ты забыла, кто заставил тебя воздержаться от аборта! – лицо его сморщилось. – Слово – то какое, аборт. Тьфу.

Он глотнул еще йогурта и соскреб со дна остатки.

– Наверное, я не самый хороший папаша, – продолжил Лиам, – сладострастный любовник и вовсе никудышный муж, но если я даю слово, то стараюсь его выполнить, чего бы это мне ни стоило. В особенности, когда это слово дано самому любимому существу в мире. Ради которого я готов пожертвовать всем.

Я обещал Ники отвести ее в зоопарк в субботу. В субботу, заметь, – Боннер приложил салфетку к губам. – Срок еще не настал. До него еще целых четыре дня. Раз, два, три, четыре, – он пересчитывал на пальцах для большой убедительности. – Девяноста шесть часов. Примерно десять операций и не менее пятидесяти утомительных встреч с родственниками больных.

– Не стоит перечислять, что можно сделать за четыре дня. – насупилась Руаби.

– Хорошо. Тем не менее, мне кажется лишним спекулировать словами ребенка, который еще не совсем точно понимает разницу между рабочим днем и уик-эндом, между обычной прогулкой по многолюдным улицам и походом к зверушкам. Она требует это от плохого папули немедленно и сейчас. А когда он не приходит, никто не может ей объяснить причины его отсутствия только по той причине, что с этим папочкой у кого-то есть свои личные счеты.

– Ошибаешься, Лиам. – запротестовала Дорин. – Я пыталась ей это объяснить, но она очень упрямая девочка. Ей хочется видеть своего отца. Каждый день. Ники действительно не понимает разницу между праздниками и рабочими днями, но она имеет право это требовать.

– Я пошел спать, – еще немного и у него затрещит голова, а это совсем не к чему. – Мне предстоит еще одна сложная операция, дорогая. Увидимся.

Боннер встал из-за стола и быстрым шагом вышел из буфета. Дорин осталась одна. Она даже не притронулась к кофе. Он был уже холодный и невкусный.

– Следуйте за мной, господа, – подзывал рукой долговязый инженер из Голландии. – Вам необходимо самим ознакомиться с этой буровой установкой. Это последний писк научно-технического прогресса. Он скорее напоминает фешенебельный отель, чем приспособление по выкачиванию нефти. Она вам обязательно понравится. Только предупреждаю, что ее строительство еще не завершено.

– Во сколько обойдется сдача? – поинтересовался Флаундерс.

– Примерно в двести восемьдесят миллионов, – сразу ответил инженер. – Цифра не совсем точная, но будем пока плясать от нее. Как специалист могу вас заверить, что она продержится намного дольше, чем все остальные буровые установки, существующие до нынешнего времени.

– То есть вечность, – без мимики на лице выпалил Эрик.

– Ха-ха, – закудахтал европеец. – Можно так сказать. Если не больше.

– Нам не нужно больше, – все тем же лишенным эмоций голосом, продолжал Флаундерс. – Мы не собираемся столько жить. Вечности вполне достаточно.

Флаундерс, Тарик и тощий, непропорционально вытянутый голландец, по имени Рой Ван Схип шагали по необъятному заводу, специализирующимся на производстве технического оборудования, получая в основном заказы от зарубежных нефтяных и строительных компаний.