– Ну, с богом!

Встав на противоположную сторону от Тимофея, Кирьян ловко ухватил обеими руками за верхнюю рейку и, напрягаясь всеми своими силами, потащил лодку вверх, лодка без особых усилий легла на жерди и даже продвинулась вперёд.

– Да ты сильно‐то не толкай, Кирьян! Она же не тяжёлая. Всего‐то, килограммов двести, – с воодушевлением и радостью в голосе произнёс Тимофей.

– По сто, значит, на брата, – подхватил Кирьян. – Эх, добавить бы ещё граммов по сто! Ты как, Тимофей, не супротив?

– Успеем ещё добавить, давай толкай, не разговаривай! Это тебе не хухры-мухры, а процесс… Его прерывать нельзя, даже разговорами, – хрипя от напряжения, проговорил Тимофей, не то для себя, не то для Кирьяна. В этот момент лодка медленно, но уверенно скользила по жердям, продвигаясь к центру телеги.

– Давай я подержу лодку спереди, а ты толкани её сзади, – предложил Кирьян. – Да смотри осторожно, лошадь не убей! Сила‐то у тебя вон какая!

Тимофей отпустил лодку, быстро подошёл к корме и со словами: «Ну, милая! Пошла помаленьку!» – всей своей мощью приподняв лодку от жердин, на уровень груди, с силой толканул её вперед.

Белогубка, услышав знакомые ей уже многие годы слова: «Ну, милая! Пошла», – и почувствовав резкий толчок сзади, взметнула голову и быстро пошла на выход из огорода – к светившемуся впереди пустотой проёму.

– Стой! Стой! Мать твою! – закричал растерявшийся в этот момент Кирьян, удерживая впереди лодку со всей силы. Мотая головой и не понимая, о чём идёт речь, кобыла быстро продолжала идти вперёд.

– За узду, за узду держи её, Кирьян! От, окаянная, да чтоб тебя! – Кирьян, бросив лодку, побежал останавливать лошадь. Лодка тут же потеряла равновесие и всей своей тяжестью «просела» на Тимофея.

– Да стой же ты, мать твою! – кричал Кирьян, останавливая уже выходящую из огорода кобылу. В этот момент, чтобы лодка совсем не упала с телеги на землю, Тимофей изо всех сил удерживал её на руках.

– Кирьян! помоги, – с надрывом произнёс Тимофей. – Помоги, а то соскользнёт, не ровён час…

Подбежавший на подмогу Кирьян тут же подставил плечо и с силой толкнул пару раз лодку вперёд, лодка тяжело, как бы сопротивляясь, покачнулась из стороны в сторону и, продвинувшись, встала по месту. Облокотившись на край телеги и закрыв на какое‐то мгновение глаза, Тимофей тяжело вздохнул:

– Вот окаянная, а! Прямо конфуз какой‐то. Ну и дела! – Вытирая рукой со лба пот и тяжело дыша, Тимофей отошёл в сторону и, присев, произнёс: – Ничего, ничего. Вот посижу, и всё пройдёт. Ну надо же, а!

– На такой кобыле тебе, Тимофей, и парусов не надоть. Ишь какая резвая, мать твою в дышло. Прихватило, кажись, крепко, али обойдёсси? – показывая на сердце, с тревогой произнёс Кирьян.

– Ничего, ничего, отойдёт – не впервой!

– А то давай я мигом за фелшором сбегаю – тут дело такое.

– Не надо, – махнув рукой, устало ответил Тимофей. Наступившая тяжёлая пауза в разговоре прервалась вопросом Кирьяна:

– Не одиноко будить, на реке‐то?

– Так я не один буду‐то, – оживившись от неожиданного вопроса, немного задыхаясь, ответил Тимофей. – Кругом красота, природа. Сердце радуется лучше, чем с людьми. – И как бы в размышлении, уже не для Кирьяна, а для себя продолжал говорить: – В природе человек ведь забывает себя: он живёт с другими, он живёт в других. В природе пустоты не бывает…

– А вон и Васька твой на помине! Ишь, как вовремя. Гулеван! – неожиданно произнёс Кирьян. И тут же, обращаясь к Тимофею, добавил: – Ладно, пойду я до дому, помощник таперича у тебя есть, а у меня дел‐то невпроворот, сам знаешь… Не ровен час, баба прибежить, скандалу опять не оберёсси. Ну, будь здоров! Смотри там, сильно‐то не шуткуй…