Прежние годы Тимофей держал небольшое хозяйство: два десятка курочек, поросёнка и несколько коз. А вот в последнее время от этого дела отказался. Причина была одна: уезжая на всё лето на Уньгу, скотина оставалась без особого присмотра. Хотя Васька и присматривал, соседи часто жаловались на то, что козы опять залезли то в огород, то в палисадник… В общем, чтобы не ссориться с соседями, в один прекрасный момент Тимофей переколол всю скотину. И с тех пор, кроме кошек, в хозяйстве у него никого не было. А всякой еды зимой ему и так хватало: овощи, солёная, вяленая рыба, соленья – всё было, не бедствовал. А мясо зарабатывал тем, что колол свиней да забивал коров. Не каждому это было по плечу, а он знал это дело хорошо. За свою работу брал, что называется, чистым весом: килограмма по три, четыре, а то и больше. Так вот и жил все эти годы.

Заканчивался последний день мая. Тимофей с самого утра делал последнюю обвязку рейками шпангоутов. Двухместная лодка практически была готова. Перекуривая, он с наслаждением смотрел на лодку и говорил:

– Вот ведь как получается – из ничего! – И тут же добавлял: – Д а, есть ещё порох в пороховницах!

В этот день Тимофей ещё не раз подходил к лодке, радуясь и наслаждаясь тем, что сумел сделать.

На следующий день с утра, не успев попить чаю, он принялся обрабатывать внешнюю поверхность лодки рубанком. Видно было, что он мастерски владел этим инструментом. Не спеша, без всякого напряжения он почти механически водил рубанком то вперёд, то назад, располагая его под углом к направлению реек. Тоненькая, почти воздушная стружка струилась от рубанка и падала одна за другой на стапель. После рубанка, Тимофей два дня шлифовал корпус лодки абразивным кругом, доводя каждую рейку до совершенства.

Первые дни июня Тимофей посвятил оклейке корпуса стеклотканью, её в своё время, в большом количестве, завезли в деревню для обмотки труб с горячей водой, идущих от кочегарки к деревенской школе. Клеил стеклоткань Тимофей на горячий битум в два, а то и в три слоя. Однако, несмотря на это, такая технология делала лодку уязвимой для воды, так как на жаре гудрон плавился и появлялись трещины, но эпоксидной смолы не было, и он довольствовался тем, что было под рукой. Внутреннюю часть лодки Тимофей так же обрабатывал, а затем покрывал горячей олифой. Работа шла к завершению. Оставалось совсем немногое: установка подключин и оборудования под носовой банкой, небольшого ящичка для рыболовных снастей. На эту работу он планировал отвести один день.

К вечеру пятого июня лодка уже стояла на кильблоке в полной готовности к спуску на воду. Её черный, смолистый от гудрона цвет бортов поблёскивал в вечернем свете ламп, висевших тут же, рядом со столяркой; разогретый за день на солнце гудрон обмяк по всему корпусу лодки, сгладив все неровности на поверхности лодки, придав ей ещё более обтекаемую и совершенную форму.

– Давай, давай я тебя прикрою, – гордо сказал Тимофей, глядя на своё детище. – Ай да красавица! Ай да умница! Вот так‐то оно лучше!

Присев рядом на небольшое бревно, лежащее возле лодки, он нежно дотронулся рукой до верхней рейки и, похлопывая по ней, словно пытаясь обратить внимание на себя, тихо, как бы в раздумье заговорил:

– Надоть помаленьку собираться. Вон жара‐то какая стоит! Пенсию на днях вот принесут и поедем. Нам что! Не семеро же по лавкам.

И помолчав пару минут, тут же подумал:

«Васька куда‐то опять пропал? Не забегал ко мне уже который день. Ох и обалдуй же растёт! Не нагуляется всё! Ну да ладно, дело молодое. Разберётся! А так помог бы мне… дел то ещё много! Самое главное сейчас погрузить и довести лодку… И сделать это надо за один раз».