Елена Сергеевна честно высадила тыквы на так полюбившийся им пригорок, и ежедневные визиты отхожего места превратились в церемонию не только справления естественной нужды, но и в ритуал проверки их роста и приветствия мужа. Тот факт, что он лежал так близко к дому, а не где-то там, на далеком кладбище, до которого, если и соберешься доехать, так не чаще чем два раза в год, имел свои особый тайный смысл. Они как бы и не разлучились – он здесь, рядом, просто перестал смотреть телевизор и отвлекать ее от собственных дел и мыслей.

Незнакомая рыже-розовая кошка привела пятерых котят. Гордая мать, видно, водила их с участка на участок: хвасталась потомством, а заодно искала добрых людей из тех, кто если и не возьмет котеночка, то хотя бы покормит. Елена Сергеевна сразу объявила, что на усыновление пусть не рассчитывает, но блюдце молока исправно наливала. До чего ж умилительное зрелище: розовые хвостики образовывали венок вокруг белой середины блюдца, и молоко стремительно исчезало на лопаточках крошечных розовых язычков. Насытившимся котятам мама-кошка старательно вылизывала мордочки и уводила их дальше, вдоль деревни.

Елене Сергеевне давно так хорошо и спокойно не работалось. Под пенье птиц – «У северных народов бытует мнение, что шамана уносят служившие ему духи или Мать-Хищная-Птица. В шаманской традиции очень распространена идея души как птицы. „После смерти душа шамана превращается в птицу“, – говорят они»2, – и в шелесте девичьего винограда, который все плотнее окутывал дом, книга выстраивалась как будто сама. И память тоже оживала. Елена Сергеевна почти перестала готовить – жила на перекусах; кухню не то чтобы избегала, но разлюбила там находиться. Заходила только умыться, сделать кофе и взять что-нибудь из холодильника. «Ничего, – говорила себе, – после сороковин пройдет».

Василий приезжал раз в две недели. Этот тонкий, как стебелек, невысокий, конечно же, очкарик – типичный подвид «червь книжный» – был не только одержим историей, но и имел все задатки будущего ученого. Его ум не только запоминал, но и обладал способностью структурировать и выстраивать схемы, находить параллели и связи в событиях и их последствиях. «Вот мой наследник», – думала она, читая его рефераты. Приезжал утром. Елена Сергеевна его по-матерински кормила «вторым завтраком», подозревая, что он же и первый. До обеда работали, потом он чисто по-детски спрашивал, можно ли «покататься» на газонокосилке. Было смешно и радостно, сидя на крыльце, смотреть, как он выкатывает мини-трактор, как заводит его и с совершенно детским восторгом накручивает круги сначала по поляне перед домом, потом выше, на пригорке, лавируя между яблонь, и дальше – вдоль Колиного забора, кустов малины и смородины. Раскрасневшийся, даже запыхавшийся, как будто не трактор гонял, а на коне скакал, он заводил машину в «стойло». Уже зная ритуал, обтирал колеса и колпаки ножей от травяной трухи, закатывал машинку в сарай. Выходил из него с граблями-веером и широкой снеговой лопатой – собирать скошенную траву. Елена Сергеевна вставала с крыльца, брала в руки большой пластиковый мешок и шла немного позади юноши. Он сгребал траву, поддевал ее на лопату и, обязательно улыбаясь, глядя ей в лицо, закидывал очередную порцию травы в мешок. «Ах, если бы только он мне не то что в сыновья – во внуки б не годился…», – как-то раз проскользнуло в голове. Она уходила с наполовину полным мешком к могиле мужа, ссыпала скошенную траву на холм и возвращалась за следующей порцией. После работы пили чай, и Елена Сергеевна набирала ему в первые приезды банку клубники, потом черной смородины, позже малины. Отвозила его обратно на вокзал. Ни разу не провожала до поезда. Просто подвозила и все.