– Не думаю, – ответил Михаил, с интересом разглядывая образы святых на иконах и стенах.

– Я все-таки думаю, что она нужна! – служащий настаивал.

– Я так не думаю! – повысив голос, развернулся к нему Михаил, жестом одновременно успокаивая парней.

Служитель, смиренно опустив голову, прошептал:

– Вы сюда вернетесь…

Он не слышал его. Он восстанавливал в памяти сюжеты и образы со стен храма, где он присутствовал на прощании с отцом. Впечатления разнились. Здесь лики святых и живописные сцены несли в себе Добро и Зло, обреченное на гибель. В окружающей ритуальный стол отца атмосфере таился подтекст непроходимой однотональной серости с заявкой на вечность. Ни Добра, ни Зла. Ни Света, ни Тьмы. Серость во взглядах собравшихся живых и окружающих образов.

Пульсация боли тикала в голове. Ворот рубахи сдавил горло. Из памяти выплыл образ Распятого, ломающий все каноны веры и представление о ней. Мученик был прикован на разведенных в разные стороны стрелках, закрепленных на полуразвалившемся циферблате. Сейчас над Михаилом возвышался образ Иисуса на кресте с подтеками крови из-под гвоздей, смертельной раны и веток терновника.

Он хватал воздух ртом, повиснув на руках парней возле ворот храма. Стоявшие на паперти отшатнулись в сторону. Выходящие прихожане, крестясь и бормоча, ускорили шаг.

*

Михаил, стоял рядом с Ольгой на презентации фонда, направление которого просто кричало об альтруизме и меценатстве. В данный момент это был минус. Но основа была заложена в период финансового благополучия. Остановить же начатое Михаил считал невозможным.

Дрожь, бьющую Ольгу, он ощущал кожей влажной руки. Ее затрясло внезапно, несмотря на тепло помещения и теплоту пусть даже лицемерных улыбок и взглядов присутствующих. Абсистенция. Бледность ее можно было отнести к благородности кровей, но муку во взгляде, отразившуюся во вспышках камер репортеров, он знал отлично.

– Ты как?

– Я в порядке, – едва проговорила Ольга.

– Уйдем?

Она отрицательно качает головой. Он бросает взгляды на часы, ожидая завершения мероприятия. Смотрит на время, чьи сигналы и чей ход становятся невыносимыми для него.

Снова вспышки фотокамер. Мимолетные вопросы репортеров. Патетика благодарностей. Доброжелательность рукопожатий. Вечная сухость взглядов официальных лиц.

Ольга встретила его снова. Вчера. Несмотря на запрет выхода из дома. Она вышла к воротам встретить мальчиков из школы. На два часа раньше их реального возвращения. Столкнулась с ним. С серым человеком. С человеком, возвращающим в глубину пространства прошедшего и безвозвратного. В недра времени. Там она просидела «уделанная в мясо» на концерте когда-то популярной группы, прожигая джинсы и кожу окурками сигарет, не чувствуя боли и облевывая собственную обувь.

В реальности ее нашел охранник скрюченной возле ворот дома. Врач не обнаружил следов наркотиков в крови после тестирования.

Наконец-то он увез ее, пробираясь сквозь толпу. Ее, буквально повисшую на руке как ненужный плащ в сухую погоду. Их провожали удивленные взгляды и вспышки вездесущих репортеров возле машины. Ее лихорадило.

Следующий день принес очередную встряску: мальчики появились дома очень напуганными. Они оказались в прошлом. Их прошлое оказалось гораздо хуже Ольгиного. Дети оказались в приюте после решения суда. Мальчики подвергались насилию в рамках семьи – избиение родителями-алкоголиками. То, что они пережили, было сущим адом. Михаил приложил массу усилий для того, чтобы убедить официальные лица забрать детей из приюта. Об усилиях, приложенных для того, чтобы мальчики почувствовали уют в новой семье, не рассказать в паре фраз. Но они с Ольгой сделали это.