Встряхнула вечность застывшим временем. Заструило оно сквозь пальцы, как песок. Млечный путь проявился пылью звёздных созвездий – дорога к богу. Перевернул Создатель песочные часы. Время – деньги.

Потянулся сонный сфинкс в пустыне. Подтянул стрелку пунктуальный Биг Бэн. Ударили в литавры золотые куранты со Спасской башни. Прокукарекало первым сентябрь село Кукарекино, с хрипотцой, голосисто, на зорьке. Прополоскал горло свежим рассветом лес.

Утром жёлтенький цыплёнок просыпается для всех.

Неба чистого ребёнок, дарит нам улыбку, смех.

Облака кудахчут рядом, пёстрой радугой плетень.

И под бога зорким взглядом взял и вылупился день.

Дымили пруды. Белая луна, бултыхнув вниз, заваривалась вкрутую. Золотистый чаёк воды растекался студенистою яблочной наливкой. Непросыхающий гусак шлёпнул козырно тело в воду. Набивая зоб всякой чепухой. Брызнула мелочью рыбёшка.

Заструило небо. День был подан спелым и свежим, с зелёным сочным хрустом и запахом укропа. Туман душистым самогоном ещё дурачил ноздри. Белый купол неба поглотил его. И засияло всё. И поплыли молочные облака.

Коля Полбанко проснулся бодрый, как огурчик. Пушистый солнечный зайчик, скатившись с одеяла, заскользил по полу. На сковородке, волнуясь, оседал масляным диском блин омлета, натягивая на рыхлое тело смуглую корочку. Изумрудная зелень пускала длинные соки.

Запихиваясь сытым запахом, Коля тайно набулькал рюмочку. Поясок её девственно вздрагивал от прикосновения. Выпуклый живой хрусталик поймал и пил солнечную каплю-жемчужинку. Она моргнула зеркальцем путаны, звонко лопнула и растеклась серебристой прозрачностью до краев, защекотав ароматом, наполнив глаза аппетитом и нежной влагой. И застыла мерцая. Не дыша. Коснись – разобьёшь. Глаз уже плавал, хмелел и барахтался. Лебедем окунаясь в студёную купель-озерца. Оттаивали гусиные прожилки. Набухало пьяной вишней глазное яблоко. Напивались и алкали кровяные сосудики, присосавшись крохами артерий, дружно поглощая алкалоиды оазиса-миража… Коля резко вылил обратно содержимое. Одноразовый сеанс алкогольного спиритизма был закончен.

Со вчерашнего дня Коля вёл трезвый, удручающий образ жизни. Свежая рана души не спешила затягиваться.

Попал он туда, как кур, в ощип. Увозили его, как татя в острог, на излечение от алкогольного недуга. Родной тестюха запрягал дрындулет «ижачок» в районный центр. Мотоцикл, вывалив забулдыжную фару, по-дружески мигнул солнечной слезой. Шурин, пряча глаза, подсаживал свояка.

Будто и не он вовсе, а другой Коля Полбанко, двойник-выпивоха, должен был занять его место. Но супруга Таня уже упаковывала своё тело в коляску. А траурное лицо тёщи торжественно страдало рядом. Стреноженная душа репейником уцепилась за пузырящуюся штанину сиротливого собутыльника. Тот прощался, выжимая из воспалённых глаз преданную слезу.

Оторванное тело безвольно болталось за спиной дисциплинированного Поликарповича. Дрындулет вилял дохлым задом и подпрыгивал. Чах помаленьку Коля. Родные пейзажи затягивала слезоточивая слеза. На онемевшем языке колосился матюк… Эх… Плешивый пёс воем выгрызал душу.

В районном центре, на пивной, хлопала на ветру афиша. Последнюю гастроль проездом давал доктор-чародей. Корифей медицины. Алкогольный недуг он снимал, как порчу, по-научному. За один сеанс, как Хоттабыч, исцелял нутро, превращая красный портвейн, богатый алкалоидами, в питательный томатный сок, богатый витаминами. Подрывая принародно авторитет вседержателя «ивашки хмельницкого». Бес ему в ребро. А из его ребра извлекал вопящую, чистую лимонадную душу…