Сумерки мягкими кошачьими лапами подкрадывались к двери. Щедро рассыпались прощальными любезностями. На кумачовой щеке Гуго Неля оставила буракового цвета поцелуй. Талисман от леди Макбет. Глаза ревнивца Славы ласково пощекотали рёбра гармониста.

Луна, словно помочилась на асфальт. Засияли неоном ночные джунгли города. Костя крался, как росомаха, озирая звериным оком прохожих. Глубокая ночь кружила над бетонной архитектурой. По лабиринтам общежития гуляли ариадновы сны. И изредка их нарушал белый унитаз, внезапным, душераздирающим рёвом… Да одинокая гармонь усердно бродила с одного лестничного марша на другой, канюча любовную страсть.

На чёрной крыше изучал интимную жизнь летучих мышей кот Суффикс.

Спросил как-то, Андрей молодую, но очень расторопную в науках преподавательницу античной литературы Елену Петровну Карпенко-Карую об Атлантиде и прочее об амазонках. Ничего не сказала наперстница Афродиты и пошла от бедра, как по волнам. А вечером сама заявилась в его студенческую келью монашкой, с умной книгой и вермутом.

Книга была о тайнах океанов и морей Земли, где выгуливали свои доисторические туши плезиозавры с ихтиозаврами и размножались, как креветки щупальцеобразные аммониты. Эволюция планеты и мира началась с океана в капле, где жировали доисторические амёбы. Оттуда берёт начало и мифология племён, проживающих у берегов.

Скользкая грудь Елены Петровны билась, как у русалки, застигнутой во время шторма, и пучина вермута поглотила её, в конце концов…

Забегаловка – отдушина для пролетария. Наведывается сюда инкогнито и интеллигент. Студент же, как рыба в воде. И море ему по колено. Ноги сами тянут сюда тело. Умных речей послушать. Фольклору хлебнуть. Душевной лирики нахлестаться.

Захрустела последняя трёшка в руке Кости Вижульмана. Но он достоинства не роняет, боярином-бендюжником, к стойке подходит. Трояк мелочью в кармане перебирает, по-купечески. Палец медяк ощупывает. Баночкой трёхлитровой, как кадилом, помахивает.

– Спeртый дух, вельмо.

– Что изволишь, благодетель?

– На все, гуляем!

А Андрюха глазом взвешивает.

– И сколько сюда можно набульбенить?

Толкается очередь, на ногу наступает. Волнуются люди, через плечо заглядывают, скоро-ли? А оно, холодное, льётся… Наполняется кухоль, струится-переливается. Сытостью пузырит, булькает. Бокал лучи отражает, янтарём играет. Сдобной пеной вспучивает. Журчащая сюита, органная месса. Брависсимо! Вот оно, твоё. Залейся. Фух!.. Блаженство…

Жирным телом выползает креветка, всколыхнув алое хитоновое лежбище на тарелке…

Повстречал здесь Андрей знакомого. Студента биологического факультета Вадима Бражника.

Стоял он, пиво цедил. Бокал аккуратно таял, надувая живот и мозги плотоядной мыслью. Крылатую фамилию свою он получил от непутёвой бабочки «бражника», которая глушила нектар без меры. К нему же она не имела никакого отношения. Он был серьёзным студентом и многое знал. Ходил сюда жидкого хлеба откушать, духовно пообщаться.

– Скажи, Вадим, человек откуда произошёл?

– Ясно откуда. Создан богом из обезьяны.

– А русалок бог создавал?

– Пока нет. Русалки – фантазии озабоченных мореходов… – похрустывая рыбьим хвостом промычал он.

– И зачем нам русалки? Это нарушение экологического баланса. Вот если воблы не станет, тогда хана. – Он указал кружкой на пивную очередь – Спроси, это нужно им? Хотя, разве что со временем, может быть…

А времени было хоть залейся.

По улицам на велосипеде катилось лето, мелькая спицами. Ветер задирал сарафан, проказничал и хватал за пушистый хвост важных котов.

«Весь мир – театр, а люди в нём – актёры» – должно быть, так изрёк великий Шекспир.