Ответов рыцарь не нашел – только еще больше вопросов. Но хотя бы исполнился уверенностью – они справятся, что бы ни вышло, что бы ни принесли волны изменившихся времен к их берегам – просто потому, что иначе нельзя, и дороги у них иной нету. Так он думает сейчас.

Рыцарь еще не знает, что уверенность его пошатнется не раз, что волны, бегущие от дальних берегов, готовы будут затопить все, во что верит он ныне, вместе с книгой этой и государством.

Не знает и о том, что, когда придет время ему покинуть город, давший ему и самое жизнь, и смысл ее, и опору – единственное, что заберет он из прежнего, это будет сей древний манускрипт, да простит его ревнивый мастер-библиотекарь… впрочем нет, не простит, равно как и братья по Ордену.

Тогда, верно, рыцарь с драконом на щите найдет ответ на нынешние свои мысли. Король-жрец же из глубины давних времен верно понимал одну, главную вещь – в самом деле история оборачивается, точно витая жила, раз за разом, вокруг самой себя, затягивается столько раз, сколько может выдержать, пока не оборвется. Но никому не хочется, чтоб она обрывалась, даже богам, а живущим так и подавно, а тем, кто стоит между – вдвое.

Огни в светильниках скриптория погаснут, и всяк разойдется по своим покоям, и ночная темнота принесет на своих крыльях зерно нового дня, которому суждено будет взойти неумолимо.

И оно взойдет, и утро, вестимое дело, принесет иные хлопоты и иные мысли – более зримые, более осязаемые, такие, что разрешать нужно будет не за книгами вовсе, а главным образом делом и твердым намерением. Ну, затем он государю и нужен, в большей мере – и весь Орден, и отдельные рыцари его, и паче всего те, кто выбраны личными советниками правителя – вот вроде самого читавшего средь ночи древние сказания.

А времена меняются в самом деле – поутру доложат, что пропавшее недавно торговое судно, отнесенное поднявшимся ветром далеко в море, вернулось с диковинными вестями. Они видели берег. Другой берег, быть которого не могло.

А с горных краев, с северных пределов, гонец принесет письмо о просящих приюта людях, отплывших луну назад с тонущей земли, лежащей еще севернее их дальних вотчин, где берега каменисты, холодны и изрезаны фьордами сплошь, как добрый хлеб пронизан порами в мякоти. И вот в это сперва потребуется поверить – в чужие берега там, где не было их раньше… никогда?

«Поплыл некогда рекомый Золотою Струною в восточную сторону – на корабле, коим правили хитроглазые и верткие матросы из земли на самом восходе солнца лежащей.

Говорили ему: не ходи в дальнюю даль без цели – ну а как пропадешь, и не сложит тебе никто огненного ложа?

Отвечал он – цель дает сама дорога, когда по ней идешь.

Говорили ему: к чему чужая земля тебе, когда своей – лиги немеряны, от берега до берега?

Отвечал он – чтоб знать, что нету прекрасней ее, должен повидать я другие края.

Говорили ему: не вернешься, сгинешь, не вспомнят о тебе в Ворота Зимы, и в туманный край не найдешь пути коли?

И отвечал Золотая Струна – я себе судьбу добывать пошел, приношу клятву, что не взять меня чужой земле, если сам я того не пожелаю.

И поплыл – сперва к берегу крайморскому…»

Нет. Были. Берега – были. Давно, тогда, когда писали книгу на темном пергаменте и в дубовой обложке.

Сейчас – вернулись? Или… и не пропадали? Чья земля заблудилась среди моря – наша, или та, что мы все это время полагали сгинувшей в пучине?

И точно само время вздрогнуло и изменилось – казалось, в единую ночь.

Предстояло важное: время изменений. И вырастали на горизонте не берега, но вопросы, что не решаются за книгами, а решаются живым делом. Это рыцарь знал и без старых песен.