– Ну, что же ты мне не веришь? Любила я тебя и ждала. Зачем ты опять ушёл без меня?

Мы не стали дослушивать ни её, ни слова благодарности несчастной матери. Потрясённые, мы тут же разбежались по домам.

Случай этот имел продолжение. Но под совсем неожиданным ракурсом. Недавно я вдруг запел. Запел я громко впервые. До этого мы с мамой пели тихо. А вышло это так. В гостинице стояло пианино, и кто-то заиграл. Я, как бабочка, полетел на звук. Музыку я очень любил, особенно скрипку. Но петь… Правда, в Хабаровске во дворе я тоже пел, и даже на пеньке публично. Но как-то неосознанно. А тут мне предложили проверить слух и голос. Не знаю уж, почему. И я запел. И мне сказали, хорошо. Похвалили. И Муська при этом была. И вот я почувствовал с тех пор уверенность и пел везде и всегда. Так вот.

Однажды я в кинотеатре посмотрел фильм «Серенада солнечной долины». Сразу запомнил музыку. И пел громко и везде сам для себя. Без слов. И бежал я по рынку, распластав руки, как крылья самолёта, будто делая всякие виражи. На одном из виражей как бы случайно схватил у бабки несколько маленьких кедровых шишек и дальше, уже без пения и без виражей, изо всех ног помчался прочь. Вслед неслись крики «Хулиган! Хулиган!», – но это только мне придавало прыти и сил. Шишки, конечно, мы разделили, но бабка запомнила меня.

Уже не раз я слышал, бегая по базарной площади, игру на гармони солдата без ноги. Баян никогда меня слишком не привлекал, но тут я услышал тихое пение. Песня была мне знакомая – «Золотой огонёк». Меня потянуло к музыке. Я даже забыл про «обиженную» бабку. С удивлением я увидел солдатика на платформе и его девушку. Он пел, а девушка тихо подтягивала. Картина так поразила меня, что я вмиг оказался рядом и, неожиданно для себя, громко и уверенно подхватил. Голос у меня оказался сильный, публика сразу обратила внимание. Я пел всё, что знал, под баян и без баяна. Спел «Бродягу», «Вечер на рейде», «Дан приказ…», ещё что-то. Все смотрели на меня и не гнали. Я осмелел и как бы обнаглел.

– Смотри-ка ты, хулиган, а как поёт, – сказала «обиженная» бабка. В конце она подозвала ласково меня и дала несколько шишек.

Однажды Гришка дал нам задание собирать окурки. Мы уже давно пробовали курить, но тут была «акция»: мы должны были собрать табак для инвалидов. Где только не бегал я, в поисках окурков. Мы с Гришкой даже прибежали на маленький военный аэродром и стали ползать вокруг самолётов, ища в траве окурки. Впереди стояло маленькое строение, где находились лётчики. Нас, видимо, заметили. Окурков мы, конечно, в траве не нашли, но страху натерпелись, когда вдруг у строения открылась дверь, и вышел лётчик. За ним – другой. Оба направились к самолётам. У меня сердце ушло в пятки. Я прижался к земле.

– Надо подкачать, – сказал один, ударив ногой по колесу.

– Да ладно, – ответил другой. – Давай взлетать, – и крутанул винт.

Но первый пошёл к заднему колесу и как бы случайно увидел меня.

– А это что за балласт? – поддал он меня ногой. – Глянь-ка, а там второй валяется.

Нас за уши провели в домик и стали допрашивать, кто да что, как оказались на военном секретном объекте. Может, шпионы, так нужно с нами срочно разобраться, а, может, и расстрелять.

– А это что за ерунда? – спросили они, выворачивая из карманов окурки. Гришка сбивчиво стал объяснять. К удивлению, лётчики не рассмеялись, напротив, лица их посерьёзнели, когда они узнали про солдатика на платформе и инвалида с баяном. Они, оказывается, знали их по базару.

– А у меня дядя Миша тоже лётчик, летал на истребителе, а сейчас ранен, скоро приедет сюда, – вырвалось у меня. Лица у лётчиков стали совсем серьёзными.