Мой друг был монахом в чёрной рясе и высоком цилиндре без полей и носил короткую бороду и длинные волосы.

– Приветствую, – обратился я по-гречески. – Вы с горы Афон?

– Да, – ответил он, – из монастыря Дохиар. Моё имя Гавриил.

– Вы брат Аристарху?

– Верно.

– Аристарх умер?

– Это правда. Но кто мог вам сообщить?

Я уже знакомил читателя с Аристархом на страницах прошлой книги. Он был монахом из Ватопеда, самого богатого из афонских монастырей, куда мы попали после пяти недель пребывания на Святой горе, уставшие и недоедавшие. Аристарх присматривал за нами. Когда-то он прислуживал на английской яхте, а потому каждое утро обращался к нам с вопросом: «Когда сегодня будете обедать, сэр?» Он был молод, трудолюбив, слыл материалистом и совершенно не подходил для монашеского служения, а при удачном стечении обстоятельств был полон решимости уехать в Америку, накопив достаточно денег. Ненавидел старших монахов, которые его унижали.

Однажды, через год или два после нашего визита, он приобрёл револьвер и застрелил двух почтенных хулиганов. Так, во всяком случае, говорили. Сообщалось, что после этого он покончил жизнь самоубийством. Более здравомыслящего по виду человека, чем Аристарх, нельзя было и представить, и потому афонская община стыдилась и хранила молчание в связи с этой трагедией.

– Аристарху проломили голову, – сообщил Гавриил, потупившись. Я знал, что Гавриил, как мне прежде говорил Аристарх, был счастлив в своём служении и видел в насилии братии лишь временное помрачение рассудка. – Это ваш первый визит в Иерусалим? – продолжил он, сменив тему.

– Мы приехали сегодня утром.

– Я вам всё покажу. Вчера я был у Гроба Господня. Завтра я снова буду там в одиннадцать. Пожалуйста, следуйте за мной.

Теперь мы очутились в широком круглом зале высотою с сам собор, где пологий купол опирался на кольцо массивных опор. В центре пустого зала находился главный алтарь – малая церковь, напоминавшая своим видом старинный паровоз.

– Когда вы в последний раз были на горе Афон? – спросил Гавриил.

– В 1927 году.

– Я помню. Вы приезжали в Дохиар.

– Точно. А как поживает мой друг Синезий?

– Очень хорошо. Однако он ещё слишком молод для того, чтобы стать пресвитером. Пожалуйста, в эту сторону.

Я оказался в маленьком мраморном зале, украшенном резьбой в стиле турецкого барокко. Путь в алтарь преграждали трое коленопреклонённых францисканцев.

– Кого ещё вы знаете в Дохиаре?

– Я знаю Франкфорта. Как он?

– Франкфорт?

– Франкфорт, кот Синезия.

– Ах, его кот… Не обращайте внимания на этих людей, они католики. Это чёрный кот…

– Да, и прыгает.

– Я понял. Вот мы и пришли. Берегите голову.

Перешагнув через францисканцев как через крапиву, Гавриил нырнул в проём высотой три фута, откуда изливался яркий свет. Я последовал тем же путём. Внутреннее пространство занимало площадь семь на семь футов. Перед невысокой каменной плитой преклонила колени француженка, впавшая в состояние экзальтации. Рядом стоял греческий монах.

– Этот джентльмен посещал Афон шесть лет назад, – сообщил Гавриил своему другу, который пожал мне руку прямо над француженкой, – и он помнит кота Синезия… Гроб Господень, – мне указали на каменное надгробие. – Завтра я буду здесь весь день. Вы обязаны прийти и увидеться со мною. Здесь не так много места, не правда ли? Давайте выйдем. Сейчас я покажу вам другие святыни. Камень Помазания – место омовения Тела Христова. Четыре лампы – греческие, остальные – католические и армянские. Голгофа находится выше. Попросите своего друга подняться вместе с вами. Здесь греческая часть, а там – католическая. Но это католики у греческого алтаря, потому что там Голгофа. Посмотрите на надпись над распятием. Она из настоящих бриллиантов и была подарена царём. И посмотрите на этот образ. Католики приходят к нему с дарами.