– Какое право? – не выдержал военный пенсионер. – Суверенным может быть только то государство, которое имеет внешние границы, а вы все находитесь внутри России. Соображать надо.

– Раньше алатырский уезд принадлежал симбирской губернии и к Чувашии не имел никакого отношения, – вставил свое веское слово гражданин интеллигентного вида в очочках, явно алатырец.

– Алатырцы, выходим из состава Чувашии! Объявим свободную экономическую зону! – поддержал его земляк, молодой парень.

– Ну, чего балаболить попусту? – прервал их восторги пожилой сердитого вида мужчина.

– Вон, по Суре как села, деревни стоят? Одно село русское, другое – чувашское, дальше – мордовское, татарское, снова русское. Все перемешано. Разве можно по живому резать?

– Это надо же! – всплеснула руками раздосадованная женщина. – Скоро в России совсем мужиков не останется. Одни алкаши и политики. Лишь бы не работать, водку жрать, да «уря» орать!

– Баб только не хватало в мужские разговоры встревать, – попытался, было, пресечь ее мужичок, но громкие женские голоса в поддержку выступающей заставили его замолчать.

– Сичас имансипация! Пора женщинам за власть браться.

– И то, правда. Надо нам, бабы, порядок в стране наводить!

– Не то постреляют друг дружку, как в Чечне. Перемрут. Хоть и плохонькие мужичонки, все жалко. Небось, свои, не мериканцы какие-нибудь нахальные.

Вокруг загомонили. Разгоряченные политикой мужики, отмахиваясь от женщин, потянулись в тамбур перекурить…

Иван Николаевич взглянул на внука:

– Скоро будет мост. Переедем через Суру, и мы дома. У нас, чай, и родственники в Алатыре имеются, есть, где остановиться, – перешел на местный диалект дедушка. – Устал, поди?

Ванька отрицательно замотал головой. Ему не терпелось увидеть наконец-то этот таинственный Алатырь, про который столько раз рассказывал ему дед. Но вот лес кончился, и под колесами загрохотал мост, а взорам невольно примолкнувших пассажиров открылась чудесная панорама раскинувшегося на холмах старинного города, опоясанного серебристой лентой красавицы Суры…

Дед с внуком спускались по крутому спуску в Подгорье. Иван Николаевич был взволнован предстоящей встречей с дорогими сердцу местами, домом, где он родился и вырос и где не был уже много лет.

Ваньке же хотелось показать деду свою удаль, и он, забыв про осторожность, побежал вниз по переулку. Споткнувшись, закувыркался.

– Осторожнее! – забеспокоился дед, пряча улыбку и памятуя о том, что когда-то набил здесь себе немало шишек.

Они открыли калитку и вошли во двор старого деревянного двухэтажного дома. Иван Николаевич огляделся. Вроде бы и не изменилось ничего: все тот же двор, те же кусты вишни, смородины, те же пашни.

Те, да не те: нет яблони-дикарки, нет деревьев, на которых он любил сидеть в детстве. Он присел на пенек и улыбнулся. Куст крыжовника перед ним был все тот же.

Из дома вышла древняя старуха, подозрительно оглядывая незваных пришельцев. Иван Николаевич подошел к ней.

– Приезжал как-то побывать на родине, лет пятнадцать назад, с тех пор не был. Так получилось. Теперь вот внука привез, хочу показать ему свою малую родину, чтобы знал он, где его корни. Могилы предков.

– И не говори, милай, – махнула рукой старуха, переводя разговор на свое, житейское.

– Дом-то совсем, гляди, рассохся, ремонт нужен. А сад, огород – за всем и не уследишь, вот и маемся здеся, с соседями. Тоже старики. Молодежь-то ноне разъехалась кто куда, кому охота горбатиться. А нам некуда податься. Кому мы нужны, старье…

– Можно, мы здесь походим, бабушка? – выждав паузу для приличия, спросил Иван Николаевич, ободряюще подмигивая внуку.