Иван Николаевич сидит за письменным столом у компьютера, но работать ему мешают голоса жены и внука, доносящиеся из соседней комнаты. Он невольно прислушивается, улавливает отрывки из фраз:

Голос жены (читающей внуку): «… любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…».

Голос внука: «…бабуля, а как любить гробы, они же под землей зарыты, в могилах, в них же одни кости?..».

Голос жены (терпеливо поясняющей): «Пушкин имеет в виду близких людей, то есть бабушку, дедушку, родителей…».

Откуда-то с улицы доносятся отрывки щемящей душу песни:

«… золотые шары той далекой поры, той далекой поры…».

Забыв о компьютере, Иван Николаевич слушает, невольно обращая взор на стену своего кабинета, увешанную фотографиями в рамках.

Подходит, смотрит на старенькое фото, с которого улыбаются ему дед с бабушкой. Задумывается, улыбаясь о чем-то своем, сокровенном.

– Дед, это кто? – подбежавший к нему упитанный внук ткнул пальцем в фотографию, с которой смотрел на него худосочный младенец.

Иван Николаевич вздрогнул от неожиданности, оглянулся на жену, затем притянул к себе внука, довольный его любознательностью.

– Это я, – признался он, наконец.

Внук недоуменно взглянул на старенького деда, на бабушку.

– А вот это, Ванюха, твой прадед, мой отец – фронтовик. А это его отец, мой дедушка – Дмитрий Данилович. Твой прапрадед. Это твоя прабабушка. А вот по материнской линии… – Иван Николаевич увлекся, показывая внуку его предков.

– Твой прапрадедушка – Яков Самойлович, это прадедушка и прабабушка – Иван Яковлевич и Евдокия Алексеевна, а для меня – дедушка с бабушкой. Меня и назвали в честь деда – Иваном.

– А меня в твою, да, дедуленька? – расчувствовался сообразительный внук. Дед утвердительно кивнул, продолжая:

– Вот он, смотри.

Иван Николаевич был так похож на своего деда, что внук более внимательно посмотрел на старенькую фотографию, чтобы уважить словоохотливого деда, и подбежал к его письменному столу.

– Дед, можно я поиграю? – он уже быстро щелкал клавишами компьютера, завороженно глядя на монитор.

Переглянувшись с женой, Иван Николаевич грустно усмехнулся. Мал еще внук, чтобы предками интересоваться, особенно на фотографиях. А внук уже смотрел по телеку какой-то ужастик, надувая пузырями американскую жвачку, которая лопалась, оглушительно щелкая.

– Скоро мы с тобой в путешествие поедем. Туда, где я свое детство провел, где человеком стал благодаря вот им, – Иван Николаевич снова посмотрел на фотографию деда с бабушкой.

– Ура! В путешествие, – обрадовался внук, – а бабушка нас отпустит? А мама с папой?

– Отпустят, куда они денутся. Хочу тебе, внук, все показать, рассказать, пока жив. Иначе не могу. Чтобы не вырос ты Иваном, не помнящим родства, чтобы знал, где находятся могилы предков…

Иван Николаевич с внуком сидели у окна вагона и смотрели на пробегающие мимо леса, перелески, поля, деревеньки…

Рядом балагурили мужики, и Иван Николаевич прислушался.

– Вон Татарстан, суверенное государство, а Чувашия что же, хужее? – горячился неказистый мужичок в потрепанной одежонке.

– Скоро кажное село объявит суверенитет, – иронизировал сосед, апеллируя к слушателям. – Объявляю свой дом суверенным государством!

Вокруг заулыбались. Оживились.

– Каждый народ имеет право на самоопределение! – не сдавался мужичок, свято веруя в когда-то где-то услышанное.