Филипп Прокопьевич посмотрел на календарь. 7 мая 1949-го. Суббота. Обычный рабочий день. Такой же, как и послезавтра, в годовщину Великой Победы.

Отмена выходного на 9 мая первому секретарю была не по душе, хотя он благоразумно помалкивал. Чего хорошего? Фронтовикам все равно, выходной – не выходной: на производствах зафиксируют прогулы, случаи пьянства. А значит, предстоят разбирательства, выговоры, исключения из партии, а то и до суда какие-то дела дойдут. Кому помешал праздник?

Поморщился в такт своим мыслям, выдернул из бутылки бумажную затычку и решительно набулькал четверть стакана, «для аппетиту». Не пристало, конечно, но ничего, можно лаврушкой зажевать.

Не успел первый секретарь убрать водку в стол, как тщательно запертая дверь кабинета настежь распахнулась и моментальный сквозняк разметал бумаги на столе.

«За мной? – испуганно порскнуло в голове».

Однако, вместо решительных и мрачных чекистов в кабинете появилась высокая статная старуха.

Стоптанные кирзачи, черная шерстяная юбка ниже колен, потрепанная, но чистая, что редкость нынче, телогрейка. Богатый цветастый платок на плечах. Черные как смоль волосы со многими жемчужно-седыми прядями тщательно прибраны. И ведь красива, хоть и стара, увядшей, но истинно живой женской красотой. Каждая морщинка на ладном лице к месту, и глаза васильково-синие, такие, что и утонуть в них хочется, и в то же время холодок тревожный по спине.

Однако, что за безобразие?!

– Кто впустил?! – Филипп Прокопьевич хотел сказать это грозно, как умел. А вышло как-то пискляво и несуразно.

Старуха между тем приблизилась к смятенному первому секретарю.

– Таисией зови, – сказала она глубоким грудным голосом, как теплой водой обдала. – А хочешь, никак не зови, служилый. Надобность у меня к тебе небольшая, долго не задержу.

Филипп Прокопьевич потянулся к телефону. Позвонить дежурному милиционеру, пусть немедленно выпроводит непрошенную гостью. Но пальцы, коснувшиеся трубки, обожгло как кипятком. Первый секретарь взвыл и принялся дуть на несчастную пятерню.

– Не суетись, служилый, – усмехнулась старуха. – Скажи мне лучше, кто в столице державной ратует за то, чтобы вместо запруды большой, инергичество из геенны огненной добывать?

– Чего? – оторопело пробормотал Филипп Прокопьевич.

Старуха вздохнула.

– Недалекий. Как тебя на службе держат? Люди ученые позапрошлогод к нам приезжали? Место под запруду искали? Было, аль нет?

Первый секретарь прозрел.

– Гидроэлектростанция!

– Гидра, да, – старуха удовлетворенно кивнула. – Станция. А теперь ведомо мне, что перерешили всё и захотели котлы бесовы вместо запруды возвести, для инергичества. Вот я и спрашиваю, кто перезамыслил?

Филипп Прокопьевич остолбенел. О намерении построить под Бердском вместо гидроэлектростанции опытную АЭС, ему под большим секретом, под «расстрельную» подписку, сообщили буквально накануне. А тут какая-то странная старуха заявляет, что ей все ведомо, и просит назвать ответственного за это решение.

– Ну, милок, не томи, – пропела Таисия. – Имечко мне назови только, да и распрощаемся.

– Гражданочка, – подбоченился первый секретарь, – да вы хоть представляете, где находитесь и кому вопросы каверзные задаете? Я же только свистну, и вам вопросы будут задавать с пристрастием. Покиньте кабинет!

– Ну, свисти, – пожала плечами старуха и щелкнула пальцами.

Первый секретарь с изумлением почувствовал, что легкие сами собой наполняются до краев, а губы складываются в трубочку. Задорный пронзительный свист заполнил кабинет, заметался по стенам, вырвался за окно, навстречу весне.

Через десять минут все прекратилось. Филипп Прокопьевич без сил сидел на полу и запалено дышал. Чертова старуха возвышалась над первым секретарем утесом речным и участливо его разглядывала.