Гриня осмотрел ладони. Из царапин мелкими каплями проступила кровь. Гриня отломил сосульку, свисающую у входа в магазин и принялся растирать ею ладони.

Кровь остановилась. Рассудив, что в царапинах виноват сам, Гриня, ничуть не рассердившись на кота, а увидев валявшуюся у обочины длинную ветку, тут же позабыл и о коте, и о царапинах.

Он поднял ветвь, оценивающе рассмотрел её и затем тонким концом сунул в урну. Гриня надеялся затушить окурок, но вместо этого обронил его в глубину урны. Тем не менее, дым идти перестал, и Гриня тут же потерял к нему интерес. Вынув палку, он направился к луже, в которой валялись камешки щебёнки. Палкой он принялся сдвигать их в одну кучку.

Проходящие мимо люди заходили и выходили из магазина. Пара девочек-близняшек возрастом лет по пять, шедших за руку с худосочным мужчиной, уставились на Гриню с любопытством.

А следом идущая молодая темноволосая женщина остановилась. За руку её держал светленький мальчик приблизительного одного с Гриней возраста в нахлобученной набекрень шапке. Мальчик улыбался во весь рот и смотрел на то, чем занимался Гриня, с нескрываемым восторгом.

Женщина посмотрела на сына, на Гриню, потом снова на сына и заливисто засмеялась. Ей вдруг подумалось, что с таким выражением лица сын вполне мог бы наблюдать за летящим в небе дирижаблем, а вовсе не за мальчишкой, возящимся палкой в луже.

– Здравствуй, мальчик! Как тебя зовут?

– Гьиня!

– А где твоя мама, Гриня? В магазине?

– Да.

– Витюша, побудешь с Гриней? – обратилась она к сыну.

Витя не возражал. Он кивал и лучился радостью.

– Присмотришь за Витей, Гриня?

– Пьисмотью, – серьёзно ответил Гриня.

– Чудненько! Я мигом! – женщина оставила мальчиков наедине и проскользнула в магазин.

Гриня поднял глаза на Витю.

– Дежи, – он протянул свою палку мальчику, а сам подобрал другую. – Я вот сто плидумал! Надо камни сгъебать в одну кучу!

Кивая, Витя ткнул палкой в лужу, пытаясь подражать Грине.

– Вот так?

– Ага.

Горячими струями ветер овеял пассажиров, растрепав их одежду и волосы.

Лена с Инной оживлённо беседовали, беспечно над чем-то посмеиваясь, а Гриша, в разговоре участвовать не желавший, смотрел по сторонам и впитывал в себя такие знания, какие не мог почерпнуть ни в одной из прочтённых доселе статей и книг об Индии. Он вдыхал первые запахи этой страны, прислушивался к звукам, видел новые лица, рассматривал дома и улицы, освещённые тусклым светом фонарей, и примерял всё это к собственным ощущениям.

И в душе его нарастал ужас.

Самому себе он казался сейчас персонажем жуткого кошмарного сна. И лишь то, что он изрядно устал, частично нивелировало и притупляло эти ощущения.

Гриша обернулся к увлекшимся беседой соседкам, но их лица никакого ужаса, казалось, не выражали. Во всём их поведении ощущалась лёгкость и непринуждённость: не обращая внимания ни на что вокруг и радуясь каким-то пустячным мелочам, Лена с Инной, похоже, чувствовали себя в своей стихии. Это одаривало Гришу надеждой, что, возможно, не всё так плохо, как видится на первый взгляд.

При этом ему вспомнилось, как, готовясь к поездке, в журналах и интернете он неоднократно наталкивался на фотографии Мумбая, где запечатлены были величавые здания, аккуратные скверы и живописные аллеи. Где они были теперь?

Озираясь по сторонам, Гриша не наблюдал ничего даже отдалённо похожего на те снимки. Напротив, видимое являлось стопроцентным антиподом, вызывая в нём лишь омерзение и ощущение пребывания на свалке, которой, казалось, не будет конца.

В воздухе носились запахи испарины, мочи и чего-то протухшего.

«Клоповник, ох и клоповник! – вертелось в голове у Гриши. – Может, водитель везёт нас прямиком в ад, выбрав самую кошмарную дорогу на свете?!»