– Почему? Уезжаете куда-то? – спросила я.

– Да нет… – странно улыбнулся. – Но сказать не могу.

Однако, объявившись вскоре, попросил Платона, чтобы тот устроил его в газету.

– Ну, как же, Саша? – удивился он. – Вы же не знаете этой профессии… не работали никогда.

– Да, не знаю, – взглянул пытливо: – Но если порекомендуете, то возьмут.

Потом пришел с этой же просьбой еще раз, и тогда Платон сказал ему, что не может рекомендовать и что пусть ищет себе работу по специальности, эксковаторщиком, на что тот бросил:

– Ну, значит и Вы – гэбист… как все.

И снова пропал… Но примерно через месяц позвонил: хочет прийти и поговорить именно со мной, попросить совета. И сидели мы вечером на кухне, он все говорил… причем, отвечал на мои вопросы не как всегда, а медленно, словно взвешивая каждое слово, и говорил о том, что уже совсем отравлен его организм, что сестра и мать подсыпают ему в пищу отраву и поэтому сидит он на одной картошке, которую сам варит, что днем и ночью следят за ним гэбисты, и ему приходится ходить спать в поле, в стог сена. Вначале я слушала эти его признания молча, потом стала робко переубеждать, но от моих слов он становился только беспокойней, злее, поэтому стала лишь сочувствовать, но в душе, нарастая, уже метался страх.

Но вот тот самый Саша сидит теперь напротив меня, облокотившись на свой большой рюкзак.

– Что, снова продукты везёте из города в деревню, как в былые времена? – пошутила, но тут же спохватилась: – А, впрочем, может уже не в деревне живёте…

– Да нет, в деревне, – улыбнулся, – куда я от своей Фроловки денусь?

– Но почему же… Многие деваются, так что было бы не удивительно, если бы и…

– Если бы и я? – прервал. – Нет, для меня такое исключено. Я навек прирос к своей родной деревне и ни на какой город её не променяю. Разве можно вот такое… – кивнул на окно, в котором, после вида темных полос перепаханной земли, вновь замелькала яркая пестрота осеннего леса, – променять на серые камни городов? – И посмотрел на меня вдруг потемневшими глазами: – Ну, если только вынудят, как когда-то… – Помолчал, опустил глаза: – Ведь тогда, в начале девяностых, я в одночасье надолго попал в психлечебницу.

Удивлённо взглянула:

– Саша… Как же так?

– А вот так… Очутился там вдруг, сразу, и только, когда проснулся в палате с такими же… то они и объяснили, где нахожусь.

Не сообразив, что не надо бы расспрашивать, воскликнула:

– Как же так?.. Неужели и впрямь…

– И впрямь, – сказал тихо. – «Психическая дисфункция» или мания преследования как определили врачи. И лечили меня там до-олго… наглотался разных антидепрессантов, транквилизаторов, нейролептиков…

Встал, постоял, сделал несколько шагов туда-сюда, потом почему-то присел на соседнюю скамью, спиной ко мне, отчего я теперь видела только его седеющие волосы. Так сильно растревожило его воспоминание? Да, наверное. Такое не забывается… Но подошёл, сел напротив.

– Ладно, не буду больше – о том… Лучше расскажу, как живу теперь. Вы не против? – И неожиданно улыбнулся широко и открыто: – Ведь выплывать из прошлого… из тяжкого прошлого надо, надо!.. чтобы не мешать себе жить в настоящем. Не так ли?

– Так, Саша, так… – улыбнулась ответно: – И чем же теперь живёте? Снова фермерствуете?

– Нет, что Вы! Силы уже не те. Да и отбили охоту тогда, в девяностых, так что живу совсем другим. – Взглянул на томик стихов Бунина, который лежал на столике: – Разрешите? – Взял книгу, полистал, прочитал: – «Сегодня так светло кругом, такое мертвое молчанье в лесу и в синей вышине, что можно в этой тишине расслышать листика шуршанье…» – Перелистнул страницу: – «Лес, точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный, стоит над солнечной поляной, завороженный тишиной…» Знаете… – Закрыл книгу и отвернулся к окну, в котором всё тянулись полосы того самого лилово-багряного леса: – Наверное, еще и встречи с вами подтолкнули меня в другую жизнь. – И снова я увидела на его лице улыбку, которой раньше не доводилось замечать: – И эта жизнь оказалась именно такой, какая мне и была нужна… которая меня излечила. Верите ли?.. А вот такая. После возвращения в деревню, какое-то время не знал, чем заняться, а потом… Как-то, проходя мимо нашей разрушенной церкви, увидел, что возле неё копошатся люди. Подошел, спросил… и оказалось, что они хотят и пробуют восстанавливать её… своими силами!