Видимо, эта музыка затронула в глубинах моей души что-то очень важное, о чем я тогда еще не подозревал. Несомненно, она воспринималась как живая и родная, напомнила звук маминого голоса, певшего мне «Петушок, петушок, золотой гребешок». Я впервые запомнил и саму мелодию, и сопровождающий ее голос скрипок, не прибегая к помощи текста.

Все годы до нашего отъезда в 1947 году мы занимались своими привычными делами. Я перешел в 4-й класс, мой брат доучился до 6-го, а старший в школу не ходил, он уже закончил 7 классов, помогал маме во всех делах и защищал нас, младших. Мама трудилась дома и обшивала нас и тех соседей по поселку, кто нуждался в ней как в опытной и умелой портнихе.

Весной 1947 года вернулся из армии (вернее, с флота) самый старший брат Владилен. Как легко догадаться, имя его было, в духе того времени, скомбинировано из имени «Владимир Ленин», но звали его, конечно, Володей или Вовой. Он привез с собой рассказы о войне, которые воспринимались как страшная сказка – настолько трудно было поверить в их реальность. Привез он и много другого интересного, включая какие-то незнакомые нам предметы, новые привычки, порядки из военной жизни. Его помощь очень облегчила нашу жизнь.

В этот год кое-что в стране изменилось – отменили карточки, стали свободно продавать в магазинах продукты – правда, людей, способных их покупать, было не так много.

Голод, возникший в это время в стране, коснулся нас не так сильно, и хотя в магазине продуктов стало меньше, у нас по-прежнему хватало той пищи, которую мы могли выращивать и добывать своими руками.

Главное, меньше стало помех для возможных переездов по стране. Болезнь мамы сильно прогрессировала, и Владилен убедил ее, что нужно срочно и серьезно лечиться, искать место, где мы сможем получить помощь и поддержку. Мама завязала переписку со своими родными, жившими в разных концах страны, и начала строить маршрут нового путешествия.

Летом 1947 года мама решила ехать в Москву. Собрались быстро – дело было уже привычным, обязанности распределены, тем более что с нами ехал и Владилен. Сели на поезд не без трудностей, но нам повезло – достались две нижние полки. На ночь пространство между ними заполнялось чемоданами, на которых мы все укладывались.

Среди пассажиров поезда было много демобилизованных военных, возвращавшихся с Дальнего Востока после войны с Японией. Вагоны были переполнены до предела и сверх него, люди спали и на третьих, багажных полках, и даже под нижними лавками (там, где сейчас находится закрытое пространство для багажа, было тогда просто две ножки), и на узкой полке, идущей вдоль всего вагона, на которой лежала лестница. Два тихоокеанских матроса в нашем отсеке вагона пристегнули себя широкими флотскими ремнями к трубе, идущей вдоль всего вагона, и таким образом смогли выспаться. Многие из тех, кто ехал сравнительно недалеко, стояли и даже лежали в тамбуре, и, переходя из вагона в вагон, приходилось переступать через них. Один летчик простоял в тамбуре трое суток, зашел в наш отсек и «нырнул» под нижнюю полку («спикировал», шутили пассажиры).

Каждую ночь, иногда и не по одному разу, милиция и патрули с фонариками ходили и проверяли документы. Патрульные стучали по торчащим из-под нашей полки ногам летчика, ноги убирались, появлялась голова и руки с документами, и ноги возвращались на место.