Порой Чексид даже, не то, что бы побаивался своего, так называемого племянника, но, не зная чего от него ожидать, старался держаться с ним осторожно в особенно напряженные моменты. Такой момент был и сейчас.

– Что значат эти руны? – нарушил повисшую тишину Бэрвин.

– Вероятно, название клана или рода, не зря же камень называют родовым, – как можно спокойнее ответил Чексид. – Точнее сказать не могу. Руны дворфийские, я их языка не знаю.

– Тогда что такое Эген-фер-рос? – по слогам прочитал дворф.

– Горы на юге. Южный кряж. Эгенферрос, так, на свой манер, его называют дворфы, – ответил, облегченно выдохнув гнолл, похоже, Бэрвин был в норме.

– Я должен побывать там, – твердо сказал дворф.

– Может не стоит, – осторожно возразил Чексид. – Зачем ворошить прошлое? Твоего отца этим не вернешь.

– Какого именно отца? – Бэрвин, сделав ударение на втором слове, подозрительно покосился на Чексида. – Мой отец, Риордан Хэддинг, другого мне не нужно. Но в те горы я наведаюсь. Просто покажешь мне на карте, где это. Я сам туда доберусь.

– Мы подумаем, как быть, – после небольшой паузы, кивнул гнолл. – Вместе.

Они еще задержались ненадолго в жилище Фландина Буяна, тщательно обыскав его, но обыскивать, то особо было нечего и времени это много не заняло. Через час они уже вернулись в лагерь банды, где их дожидались подельники.

День был теплый. Яркое весеннее солнце сегодня припекало вовсю. Снег таял, журчали ручьи, птицы чирикая, перепархивали с ветку на ветку, вили гнезда. Здесь весна была настоящей, а не жалким подобием, как в северной земле Трит. Бэрвин вдруг почувствовал, что стал бесконечно далек, от той северной земли, от родной Жеринки, от родного дома. Интуиция ему подсказывала, что туда он уже никогда не вернется, даже если захочет. А он и не хотел.

Вечерняя степь завораживала. Каждый цветок, каждая травинка испускала свой собственный аромат. Степь курилась благовониями. Музыка степи, звучавшая днем, сменялась на вечернюю мелодию. Стрекотание кузнечиков в траве, шебаршение мышей-полевок, резкий свист суслика, вставшего на задние лапы, все звуки становились как будто громче и четче.

Лореэль предавалась созерцанию вечерней степи в обозе, в одной из самых последних телег. Весь день она наслаждалась собственной свободой. Она больше ни от кого не зависела, ни от своей сестры, ни от долга перед собственным народом. Теперь она была предоставлена сама себе и это ее радовало. Наконец-то она сможет насладиться жизнью сполна.

Интересно, что ей уготовано в ее новой жизни, но уж точно, как она сама считала, что-то более интересное и захватывающее, чем скучная и бесцельная жизнь в Галлидиале. Чем она занималась последнюю сотню лет? Кроме путешествия в Шидиаль, и битвы с орками вместе с союзными войсками на Зеленой равнине близ Хорифиана, вспомнить было нечего. И то, это мероприятие она организовала по собственной воле, остальные эльфы, тогда повинуясь воле лесной владычицы, остались в Галлидиале.

Было ли что-то еще? Нет, ничего. Ни веселья, ни радости, ни любви, ни ненависти, жизнь в эльфийском лесу, притупляла все чувства. Дни текли неторопливо и однообразно, каждый из них был похож на предыдущий. Вечно юные эльфы, не были склонны к поискам чего-то нового, неизведанного, тишина и умиротворение собственного дома, для них были превыше всего.

Лореэль была другой. Она стремилась хоть как-то изменить и разнообразить собственное существование. Временами она жалела, что родилась эльфийкой, а не беззаботной смертной девушкой или шумной веселой дворфийкой. Теперь все изменится, твердо решила она, и первый шаг уже сделан.