Пройдя на кухню, гнолл первым делом заглянул в буфет и извлек оттуда, большую бутыль самогона и две чарки. Он наполнил обе, до краев.

– Присядь парень, – гнолл подвинул дворфу одну из чарок. – Выпей.

– Где отец? – Бэрвин почувствовав неладное, взял в руку предложенное ему пойло, но пить не спешил, дожидаясь ответа.

Чексид залпом опорожнил свою чарку и, глядя куда-то мимо дворфа, мрачно произнес:

– Рио больше нет. Твой отец погиб.

Рука разжалась сама собой, глиняная чарка упала на пол и разбился. Алкоголь растекся по полу. Бэрвину стало не по себе, он не хотел в это верить, но понял, что дядя не шутит. Такими вещами не шутят.

Гнолл достал новую чарку из буфета, и снова наполнив обе, одну из них протянул дворфу.

– Выпей, – повторил Чексид.

Выпили. Гнолл сел за стол. Протянув руку, он крепко сжал плечо Бэрвина и тихо проговорил:

– Держись парень. Нам придется это пережить. Ты сильный я знаю.

В тот день Бэрвин так накачался самогоном, что, как лег спать, даже не помнил. Проснулся наутро он с больной головой, все тело было словно ватное. С трудом разлепив слипшиеся глаза, он огляделся. Лежал он, как и положено, на собственной кровати, только поперек, и в одежде, видимо, сил раздеться и лечь нормально, вчера не было. Как упал на кровать, так и заснул.

Дворф вышел на кухню, дядя Чексид, как и вчера сидел у стола, рядом бутыль и чарки. Непонятно, ложился он или так и просидел всю ночь.

– Будешь? – гнолл кивнул, приглашая Бэрвина к столу.

От одной мысли об алкоголе, дворфа замутило.

– Нет, – хрипло ответил он.

Зачерпнув ковш воды, из бадьи, в которой они растапливали снег, дворф принялся жадно пить. Голова закружилась, словно он пил не воду, а все тот же самогон, перед глазами поплыли круги.

– А я выпью, – Чексид наполнил чарку и вылил содержимое в глотку.

Некоторое время он сидел неподвижно, глядел на дворфа, будто собираясь, что-то сказать. Потом взгляд его подернулся пеленой, тело неестественно задрожало. Через секунду гнолл рухнул на стол, и захрапел.

Да, видать всю ночь просидел, подумал Бэрвин. Он вспомнил об отце, и о том, что его больше нет. Что больше он его никогда не увидит. На глаза навернулись слезы, дворф смахнул их рукавом.

Одевшись, он вышел во двор, нужно было отвлечься. Пить горькую и изводить себя печалью, ему не хотелось. Он взял лопату и, хотя чистил двор только вчера, принялся раскидывать снег. Мыслей не было, работу он делал машинально, но она помогала ему забыться. Он махал лопатой весь день, убрав снег, не как обычно с дорожек, а со всего двора. Отложил лопату Бэрвин, когда уже стемнело. Все тело ломило от усталости, он почувствовал это только теперь.

Войдя в дом, дворф застал гнолла, все там же за столом, где его и оставил, тот, мурлыча и похрапывая, по-прежнему спал. Бэрвин не стал его трогать, прошел к себе в комнату и лег спать.

Если вчера, от выпитого он заснул безо всяких мыслей, он собственно и не помнил, как он ложился спать, то сегодня все было гораздо хуже. Едва он лег, задул свечу и закрыл глаза, в голову тут же полезли разные мысли. Сначала это были довольно приятные вещи. Бэрвин вспоминал, как бывало, они проводили время с отцом, как мастерили сани, чтоб кататься с горы, как вместе ездили в Датпсвич несколько лет назад, как отец подарил ему его первый боевой кинжал. Как они, бывало, просто сидели на крыльце, смотрели на скатывающееся к закату солнце, отец курил, они ни о чем не говорили, все и без слов было понятно. Это были приятные моменты.

От этих воспоминаний ему стало не по себе, теперь все это в прошлом. Отца больше нет и, ничего подобного уже не будет. Бэрвину стало жаль самого себя, на глаза навернулись слезы.