Мне показалось, что в большинстве своём местное сельское население здесь аккуратнее, чем в предыдущих трёх регионах, если исходить из доступных для осмотра из окна поезда угодий и архитектурных построек. Да и с коровами здесь побогаче, так как уже не одинокие бурёнки, а целые стада бороздили травушку-муравушку. А в одном посёлке заприметил расположенный в поле легкоатлетический стадион с новенькими красными дорожками.

Про Байкал говорить словами, наверное, невозможно, так как ни одно предложение не способно отразить его величие и красоту. «Гарда отдыхает…», – написал я своему коллеге под фотографией, отправленной в вайбере. Мне, наверное, повезло, так как прямо из вагона в кадр словил греющуюся в прибрежных водах нерпу, которую поначалу принял за серый пакет с мусором.

Редкие отдыхающие и рыбаки грелись на песчаных и галечных пляжах. Даже станционные рабочие устроили себе солнечные ванны, разбросав на берегу оранжевые жилетки. Некоторые заходили в воду по пояс, единицы купались. Вода в Байкале не выше пятнадцати градусов, да и то преимущественно на плёсах. Кто приехал с палаткой, кто с машиной, а кто снял домик на турбазе.

Слюдянка – бывшая «длинная» остановка. Я всегда здесь выходил, чтобы купить омуля горячего и холодного копчения. Первый мне нравился больше, так как подобного в здешних магазинах не встречал. Но времена изменились, и поезд сегодня стоит пять минут, а рыбаки и торговцы исчезли с перронов и платформ.

Через три с половиной часа байкальский берег уступил место выжженной бурятской степи, с сопками и петляющей Селенгой. В полдень по Москве поезд прибыл в Улан-Удэ.

«МЧС Республики Бурятия предупреждает, что в лесах объявлен пожароопасный период. Посещение лесов категорически запрещено» – сообщил мне сотовый оператор Мегафон в СМС. Как потом узнали из газет – местного министра лесной промышленности привлекли к уголовной ответственности за сокрытие пожаров и причинённый ущерб на одиннадцать миллионов.

Город встретил нас тридцатипятиградусной жарой, пылью и неудобствами с первых шагов. Уже с платформы предстоял нелёгкий подъём чемодана и коляски на необычно высокий надземный переход. Ни лифта, ни полозьев, ни посторонней помощи и потом ещё крутой спуск. Полиция гоняла пассажиров, переходящих через рельсы. Таксисты наблюдали за нами, когда мы проходили мимо их кордона. Сосед по вагону сказал, чтобы мы вызвали такси 201—201 или 200—200, за сто пятьдесят-двести рублей довезут. Навигатор показывал сорок минут пешеходной прогулки или то же время на общественный транспорт, и мы выбрали первое. Только не учли, что с вокзала за нами увяжется хвост из трёх человек, судя по хабитусу, праздно шатающихся и что-то ищущих. Также не учли, что тротуары имеют свойство в столице Бурятии внезапно заканчиваться и переходить в пыль, песок или щебень.

На фоне советских поржавевших и выцветших вывесок на крышах пятиэтажек «Цвети, родной край» выделялись свежие юбилейные «350 лет Улан-Удэ». По улице 50-тилетия Октября сновали львовские автобусы семидесятых годов и громыхали дверьми Усть-Катавские трамваи с деревянными сиденьями в салонах. Последние довольно удобные, так как за пятнадцать рублей можно проехаться и услышать мини-истории остановок-достопримечательностей.

Выжженные от солнца и неполива газоны, шелуха от семечек, окурки на тротуарах-газонах и население, которое непривычно обращает на тебя внимание, не отводя глаза. Эта местная особенность – смотреть глаза в глаза незнакомцу встречалась не раз. У сетевого ювелирного магазина «585» бурятский полицейский с автоматом наперевес и в бронежилете стойко переносит стекающий по нему пот. Тут же у его ног две школьницы торгуют черемшой по сорок рублей пучок, а рядом соседки-бабульки предлагают купить и серу для очистки зубов, и, конечно же, семена подсолнуха четырёх сортов. Второй продукт по популярности заметно опережает кедровые орешки.