– Запеленай, – Фима кинул мне половину старой рубахи. – Клевая у тебя мясорубка, – уважительно заметил он.

– Хочешь – одолжу, – чувствуя некоторую неловкость за удочку, предложил я.

– А что, давай, – неожиданно легко согласился он. – Вам с Глашей такой большой башки хватит, а мне к Зойке пустым возвращаться неохота. Если что, вечером занесу, если нет, не обессудь. Считай, что за науку заплатил.

– Забирай, Фим, а я пойду, для первого раза хватит.

Решив, что карпам хватит горшка, а без подноса и очков они обойдутся, я закинул снасти обратно в рюкзак и, завязав карпа в узелок, с чувством выполненного долга отправился домой.

– Масик, ну что ты опять застыл, шевели булками, скоро весна, а мы всего третий раз на каток пришли.

– Теперь на два года вперед, что ли, накататься? Честно?.. Мне кажется, я уже на три катался.

– Зануда ты, а еще хоккеист.

– А еще волейболист, картингист и гитарист. То, что я в детстве пробовал заниматься чем попало, ничего не значит. Главное, кем я стал в итоге.

– Интересно-интересно!

– Скажу тебе по секрету, выбор был непрост. Я через многое прошел, многое попробовал, учился, порой испытывал настоящие трудности, но теперь точно могу сказать, кем стал. Не культуристом, не шахматистом, вот совершенно не альпинистом…

– Не томи, Мася.

– Определенно я стал пофигистом, трам-пам-пам, – несколько раз повернувшись вокруг своей оси, я сделал реверанс.

– И какая от тебя польза кроме вреда? Пофигисты, Мася, никому не интересны, кроме себя самого, да и это сомнительно. Только я по несказанной своей доброте умудряюсь находить некую целесообразность и пользу даже в таком пофигисте, как ты. Прямо сейчас, например, раз ты на машине, можешь отвезти меня домой.

– Может, ко мне домой?

– Иди уже мотор грей, я еще кружок прокачусь.

– Не ищу моей воли, но воли пославшего меня…5 – бормотал я, с ожесточением стаскивая коньки. – Что-то зачастила она к себе.

Дорога была паршивая, наступали сумерки, потом пошел мокрый снег крупными хлопьями, видимость стала вообще никакая, и тут Нюся заорала:

– Мака, осторожней, голубь!

– Нет, ну ты видела, этот гад мне фак показал, а судя по звуку, еще и на крышу нагадил.

– Спокойно, Масик, паркуемся. У тебя тут на целое состояние, – она восхищенно осматривала голубиный помет на крыше машины.

– Действительно, чем их тут только кормят, силосом, что ли, кажется, голубя было меньше, чем этого, – почему-то не разделяя ее восторгов, ответил я, мысленно прикидывая, как убрать «урожай без потерь». Решив, что это невозможно, я уже собрался лезть за тряпкой и перчатками, когда Нюся неожиданно заявила:

– Не то, Масик, делаешь, когда такой фарт прет. Надо взять всю мелочь, сколько есть, и каждую монетку закатать в отдельный комочек. Сложить из них пирамидку и накрыть бумажкой. Ты чего? Ты делай давай!

Поняв, что спорить бесполезно, я принялся лепить. Мелочи, как назло, оказалось много, когда, совершенно окоченевшими руками наконец-то накрыв свою пирамидку стольником и прижав его куском гравия, я вопросительно уставился на подругу. Она ехидно усмехнулась и сказала:

– Теперь жди, когда вылупятся!

– Кто вылупится?

– Пятьдесят тюбетеек на твою дурную голову! Пока, Мася! Не провожай, я сама дойду – демонстративно покачивая бедрами, она продефилировала через дорогу в направлении своего дома, который действительно был недалеко.

По-прежнему ничего не понимая, я несколько раз посмотрел на пирамидку из комков, на нее, опять на пирамидку, снова на нее. Плюнул, сел в машину и захлопнул дверцу с такой силой, что сам вздрогнул и открыл глаза.

Грохот явно доносился из кухни.