– Да заходи уже, чего стоишь, как столб, – по-дружески произнес Сергей.

Игорь вошел в кабинет, закрыл за собою дверь и, удобно устроившись в качающемся кресле, стоящем напротив стола Волкова, не произнося ни единого слова, пристально уставился на него.

Сергей сидел, не отрывая взгляда от монитора компьютера. Он прекрасно понимал, что его разговор с Трегубовым в компании уже всем известен. И это предположение основывалось на том, что всю отвратительную беседу с Трегубовым прекрасно слышала заместитель главного бухгалтера, находившаяся в тот момент в приемной Трегубова. Именно она, как все знали, всегда разносила сплетни по компании.

– Ну и что ты думаешь делать? – спросил, наконец, Игорь, нарушив нелепое молчание.

– Я пока еще не решил, – тихо и очень спокойно ответил Сергей, – но теперь для меня совершенно очевидны две вещи.

– И какие же?

– Ну, во-первых, никакого месячного отчета Трегубов сегодня от меня не дождется, и, во-вторых, после беседы с ним я понял, что он не потерпит в компании никого, кто не будет перед ним пресмыкаться, а лично я пресмыкаться перед ним не собираюсь.

– Ну, и что это значит? – перебив мысль Сергея, вмешался Игорь, – какие ты делаешь из этого выводы?

– Очень простые, – в этот момент Сергей хотел сказать про свое увольнение по собственному желанию, но почему-то передумал и неожиданно для самого себя пояснил, – поживем, увидим.

Так прошли еще три месяца, и наступил май. И все это время Трегубов предпринимал нескончаемые попытки по дискредитации Сергея в глазах его подчиненных и, самое главное, в глазах акционеров. Он специально нагружал Волкова и его отдел огромным количеством бессмысленной и никому не нужной работы, заваливал его бестолковыми поручениями, старался контролировать каждую минуту его рабочего времени, а каждый отчет, исходивший от отдела Волкова, подвергал резкой и подчас унизительной критике. Иногда сотрудникам компании, далеким от происходящих дрязг, казалось, что Трегубов поставил себе целью любой ценой добиться смещения Волкова с занимаемой должности, но причин такой ненависти к хорошему специалисту и профессионалу своего дела мало кто понимал. Сергей понимал, но, будучи человеком гордым и независимым, он редко вдавался в открытые споры с Трегубовым и не требовал никаких объяснений и разговоров по душам. Посещая с независимым видом все заседания рабочих комитетов, он исполнял только те задания, которые казались ему действительно нужными, а те, которые он считал надуманными, или, более того, вредными для компании, просто открыто игнорировал, спасая тем самым своих подчиненных от бесполезной работы и направляя на себя весь ядовитый гнев и ненависть Трегубова. Старые сотрудники компании, работавшие еще до прихода Трегубова, прекрасно видели это и еще больше начинали уважать Сергея, отчего Семен Яковлевич приходил в ярость, становясь подчас смешным в своей беспомощной злобе. И видя каждый день эту злую беспомощность директора, многие уже начинали посмеиваться над ним и относиться к нему с некоторым пренебрежением.

Сергей чувствовал за собою силу и поддержку части коллектива и прекрасно понимал, что при желании он мог бы сильно подпортить Трегубову его директорское благополучие, чего тот так «добивался». Но Волков был выше этого. Ему претила эта мелочная возня, и этот «собачий лай», доносившийся из кабинета директора, и это отчаянное стремление маленьких людей, набранных Трегубовым для достижения призрачных высот карьерного роста, и раболепие корпоративных подданных, и немой укор, который видел он в глазах сотрудников, преданных начальнику и ненавидящих Сергея только за то, что он не желает пресмыкаться перед Трегубовым так же, как это делают они. И находясь в такой обстановке пять дней в неделю, ему становилось душно. Он смотрел по сторонам и видел, насколько мелочен и ничтожен этот маленький мирок, где презренным царьком восседает Трегубов Семен Яковлевич, насколько убоги и мелки все его идеалы и желания, коими он упивается. И эта гадкая картина затхлой корпоративной жизни, которую ежедневно видел он перед своими глазами, отталкивала его абсолютно лживыми красками, дурными запахами и бесплодными жалкими сиюминутными устремлениями. Все здесь было не настоящим, но искусственным фальшивым, и каждый день, проведенный здесь, являлся шагом к душевной гибели.