– Подожди! Пусть сами р-разберутся! Не бойсяу, он не опасен!

В темноте буфетного зева мелькает светлое пятно. И вдруг… на широкую столешницу выпрыгивает наш чёрно-белый Малявка.

У меня аж в глазах темнеет.

Не может мелкий кот так орать, физически не может! Ну, да, мартовские концерты он ежегодно устраивал. Но утробный рёв, который мы только что слышали, просто не мог зародиться в его миниатюрных лёгких! Зато один его вид благотворно действует на нашу гостью.

– До-он Малявка? – лепечет она. – Ой, вы оборотень, да? А я уж испугалась…

Он презрительно фыркает. В нашу сторону, между прочим, фыркает. Не спеша приземляется на пол и трётся о ноги девушки, затем, повернувшись к буфету, требовательно мявчет. Совсем не таким, разумеется, басом, каковой нас недавно потряс.

В ответ доносится несмелое:

– Уау! Р-р-р?

Да-да, последнее – явно с вопросительной интонацией. А затем робко:

– Х-р-р-рь? Ми?

И всхлип. Самый настоящий.

– Кто там? Эй! – осторожно окликает Люся. – Вы что, плачете? Вам плохо?

Вот уж не ожидала от неё такой смелости!

– Это хороший дом! – громче и увереннее продолжает она. – И в нём живут хорошие добрые люди. И маги. И… даже домовой есть. Они все вам помогут! Не плачьте! Я вас не боюсь, правда-правда, потому что в хорошем и добром доме нечисть не заведётся. Да и дон Малявка очень умный, он не подружился бы с плохим существом, значит, вы хороший…

Стенки буфета перестают трястись. Слышно чьё-то шумное дыхание. Глазищи, таращившиеся из темноты, сморгнув, становятся из почти красных зелёными.

– Почти как у меняу! – в умилении шепчет кот.

Его слова производят удивительное действие. С жалобным воем Тот-Кто-Сидит-В-Буфете, шарахается – хотя дальше уже некуда. Глаза исчезают.

Баюн в возбуждении подпрыгивает.

– Он меня слышит, слышит! И видит! Точно, мантикорау!

– Манти… кто? – слабым голосом переспрашиваю я.

– Мантикор-ра! Вернее, мантикор-р, детёныш, что тайком увязался с тобой в последнем снеу. Он сбежал, хр-рабрый малыш!

– Храбрый?

В это время Лусия, наконец, догадывается запустить светлячка поближе к распахнутым дверцам. И снова ойкает, но деликатно прикрывает рот ладонью.

– Малыш? – с сомнением бормочет кот, будто усомнившись в собственных словах. – Как говор-ряут наши общие знакомые, фигассе!

Существо, припавшее по-кошачьи на брюхо и прикрывшее в страхе лапами глаза, габаритам не уступает Тим-Тиму. Больше всего оно напоминает львёнка-подростка, покрупнее овчарки, поменьше овцы. Над лопатками трепещут крошечные кожистые крылышки. Хвост, суставчатый, как у скорпиона, мелко подрагивает. И вообще, это создание дрожит, как осиновый лист, отчего наша несчастная кухонная мебель вновь ходит ходуном.

– Ты боишься? Бедненький!

Честное слово, это не я сказала. Это Люся.

– Кис-кис-кис…

Бесполезно.

В животе у Лусии бурчит, на сей раз отчётливо и громко.

– Такой большой и такой голодный! – ещё громче говорит она, стараясь заглушить предательские звуки. – Пойдём, я…

Оборачивается к столу и видит, что в сухарнице остались одни крошки.

– … всё равно тебя покормлю. Я знаю, где тут кладовка. Негоже ребёнку голодать, – решительно заканчивает она.

Детёныш-монстрик прислушивается к её шагам и перестаёт дрожать. Но глаз не разжмуривает.

Вспрыгнув к нему на полку, Малявка настойчиво его бодает. И заставляет поднять голову.

Ноздри «львёнка» раздуваются. Ага! Это он учуял великолепный окорок, который Люся, пыхтя, старается снять с крюка. Но огромная копчёность подвешена высоко; тогда она идёт за ножом и вскоре уже режет на разделочной доске добытый кус хамона. Рядом на свой высокий стул прыгает Малявка и требовательно стучит лапой по краю стола.