– Душегубица! – завопил Кузя, отплёвываясь, но Наташа снова прижала его ко дну.

– Что? – Мама снова заглянула в столовую.

– Ничего, мамочка! Ничего мне не надо! Иди уже в магазин, пожалуйста!

– Ах да! Пирожные до обеда не трогай – аппетит испортишь.

Наташа закивала, заулыбалась и побежала из кухни в прихожую, чтобы поскорее закрыть за мамой дверь.

– Русалка ты, что ли? Кикимора болотная? Утопить меня удумала, окаянная? Извергиня! Давай сюда ветошь свою, сам вытрусь! – Кузя никак не мог прийти в себя. – Кто ж тебя парить учил? Нахлебался я в корыте, спасибо! Спасибо, что живой!

Конечно, с банькой вышло нехорошо. Наташа это и сама понимала. Хорошо, что папа учил её находить плюсы в любой ситуации. Наташа тут же принялась их искать и нашла сразу два. А именно – два сделанных дела: попарить в баньке и напоить добра молодца. Осталось его накормить. И это был третий плюс. Потому что накормить добра молодца Наташе было чем. Вот же он обрадуется! И сразу её простит!

Как не простить, когда у тебя на обед пирожные? Между прочим, Наташины любимые корзиночки. Для домового-то ничего не жалко! И обижать его нельзя ни в коем случае. Он же в доме хозяин. Не маминым же сельдереевым очень полезным супом такого гостя с дороги угощать. А то ещё сбежит.

Замотанный в мягкое банное полотенце домовой сидел на столе и с ужасом косился на кремовые розочки и мармеладные листики.

– Я не козёл, я такое не ем!

– Да ты только понюхай! – уговаривала Наташа.

– Баба Яга тоже так говорит, когда зелье всяким Иванам подмешивает. А потом поминай как звали. Тоже травница знатная, прямо как ты. Не люблю я траву и не буду!

– И не надо! – кивнула Наташа. – Понюхай, пожалуйста.

Домовой осторожно понюхал. И ещё раз понюхал. И сам не понял, как проглотил пирожное вместе с розочками, листиками и корзиночкой. Вот это вкуснота!

– Сама готовишь или помогает кто? – спросил он, утираясь рукавом и поглядывая на тарелку с печёным яством.

– Магазинные, – улыбнулась Наташа.

– Родич, значит, помогал. Хорошо получается, пусть ещё печёт! – облизнулся Кузя и слопал ещё две корзиночки. – Накормила девица добра молодца, благодарствую. И в баньке попарила. И напоила так, что страшно вспоминать.

– Тогда рассказывай!

– Ладно, слушай.

И рассказал Кузя Наташе всё-всё, как было на самом деле. То есть в сказке, но это одно и то же.

И про Бабу Ягу вероломную, и про волшебный сундук, который ей жить спокойно в чаще не даёт. И как она тридцать лет его искала да Кузьму на крюке пытала, паутиной шёлковой заматывала да над котлом подвешивала для устрашения, грымза лесная нехорошая. И она бы, может, тот сундук и нашла, кабы был он у Кузьмы в распоряжении. А сундук-то волшебный у Наташиного батюшки спрятан! То-то и оно.

– Нет у нас ничего волшебного, – мотнула головой Наташа. – И быть не может. Папа давно в чудеса не верит, он сам говорил. А мама – тем более.

– То-то он его с чердака забрал да в коробе схоронил!

– Это папин сундучок, что ли? Так давай я его заберу?

– Мели, Емеля, твоя неделя!

– Чего?

– Заливаешь. Брешешь. Врёшь, одним словом.

Вот это уже было совсем обидно и несправедливо. И Наташа вышла из столовой.

Пусть Кузя там один сидит, раз он считает, что Наташа брехунья. Заливака. Мельница. Нет, не мельница, наверное. Врунья, одним словом. Она в жизни никого не обманывала. И не придумывала.

Мама Наташей гордится. Наташа даже математику не списывает. Не знает – так контрольную и сдаёт: подписанный листочек. Ей классная за честность не раз оценки завышала. И на физкультуре тоже. Все девчонки за родителей записки написали, чтобы урок прогулять. А Наташа тоже прогуляла, но честно. И потом дома сразу призналась. А папа всё равно так расстроился, что Наташа больше вообще никогда не прогуливала. И на собраниях Наташу всегда хвалили. Говорили, что сказочная девочка. Очень честная. И это последним домовым нужно быть, чтобы в обмане её подозревать. Вот сейчас мама с сумками по коридору в столовую пошла – хоть у неё спросите, какая Наташа честная. Ох уж этот Кузька!