– Домовых не бывает, – вздохнул Наташин папа, подошёл к складному зеркалу, открыл запылённые створки, внимательно посмотрел на своё расплывающееся отражение и захлопнул старинные дверцы – будто и правда верил, что за ними всё же окажется домовой.

А может, он ожидал увидеть чужое отражение. Но из зеркала на него снова посмотрел знакомый уставший мужчина в замшевой куртке и джинсах, которому даже некогда было привести в порядок любимый дом. Некогда ездить сюда с Наташей, ходить в лес и варить уху в котелке. Некогда смотреть по сторонам, косить траву, колоть дрова на зиму, топить печь и вечерами подолгу сидеть с женой на крыльце, глядя то на звёзды, то на светлячков, то в её глаза. Некогда завести собаку и котёнка. А что такое аксолотль – этого он вообще не знал. Какая-то новая детская фишка, но узнать про неё времени тоже не хватало.

А домовой тут если и жил, то давно сбежал. И дом почти развалился. Просто некому было за ним приглядывать. Вместо этого Андрей сидел в своём стеклянном кабинете, создавал миллион вымышленных миров, придумывал тысячи компьютерных героев. А сам героем, похоже, так и не стал. И настоящий живой мир, как видно, преспокойно обходился без него. Точнее, разваливался, но это одно и то же.

Шёлковый кокон с домовёнком внутри грустно раскачивался под закопчённым потолком – прямо над котлом с кипящим варевом. Треск горящих поленьев в печи, мышиные шорохи и тихий скрип крюка удачно заглушал громогласный храп Яги. Не сводя глаз с захлопнутого и запертого волшебного зеркала, домовёнок упорно искал юркими пальцами конец шёлковой паутины. На каждое неосторожное движение колдовское веретено тут же натягивало нить и тихонько жужжало, словно зловещая заводная игрушка, у которой почти кончился завод, но не закончилось желание погубить всех в детской.

Но вот Кузя нащупал конец заколдованной нити, дёрнул за него, чтобы понять, поддастся ли узел. И чуть не понял, как чувствовал себя сказочный Иван, искупавшись в котле с кипятком. Домовёнок повис прямо над зелёными лопающимися пузырями, ойкнул, разбудил Ягу и еле успел замотаться обратно.

Заспанная Яга высунулась из-за шторки, зыркнула на веретено, потом на Кузю.

– Ну что ж тебе не спится-то? Смотри у меня! – проворчала Яга и скрылась в темноте печной лежанки, захрапев как ни в чём не бывало.

Веретено вытянулось, отдав грымзе честь свободным концом шёлковой нитки, и закрутилось, не понимая, куда смотреть. А Кузя дотянулся до верёвки под потолком и всё-таки уцепился за закопчённую балку.

С балки на балку, с жёрдочки на жёрдочку, туда-сюда и оттуда! Никакому веретену не уследить за проворным домовёнком, сколько ни крутись-вертись, как об стену ни бейся.

– Стоп, веретено! – услышал Кузя окрик Яги и замер. – Что ты, как бешеный дятел, об стену стучишь? Как пчела ненормальная, на всю хату жужжишь? Как… Как спать-то с тобой, безумное макраме? Шелкопрядово племя!

От таких оскорблений веретено свалилось навзничь да так и осталось валяться. А Кузя пополз за ключом. Ключ подпрыгивал на груди храпящей Яги.

Домовой весь сжался, оттолкнулся от потолочной балки и прямо в полёте столкнулся взглядом с проснувшейся мегерой. Всё-таки сон пожилых ведьм слишком чуткий для таких приключений. Зато реакция не очень. Поэтому, пока Яга соображала, что происходит и почему на ней сидит домовой и смотрит ей прямо в глаза, Кузя успел стянуть верёвку с ключом и дал стрекоча.

– Стоять, Кузьма-а-а! – орала бабуля, карабкаясь по паутине под потолком так ловко, словно жила не в подмосковной чаще среди чёрных топей, а в джунглях и с детства привыкла лазать по тропическим лианам.