– Так сам же знаешь, что там всё перекопано не раз было. Да и вообще, откуда нам знать, как что в землю попадает. Это только геологи считают, что всё по слоям земли определить могут. Я вот на рыбалке как-то видел торчащую прямо из размытого берега велосипедную шину. Полшины под слоем камней почти в метр толщиной, другая половина – наружу торчит. Не динозавры же на ней ездили.

Сергей молчал. Его мало волновали сейчас динозавры и велосипеды. В его только отошедшей от угарного дурмана голове носились разные мысли.

– Вот сволочь, – наконец сказал он. – Правильно говорят – упырь. Это ж надо было наворотить, что нам до сих пор расхлёбывать.

– Ты о ком? – не понял Андрей.

– О Сталине, о ком ещё. Блин, я раньше не понимал. Ну, было. Ну, расстреливали. А тут на тебе! Это же люди были. Живые. А теперь я на их костях машину ставлю! Как мне теперь в этот гараж заходить?! – с каждым словом Сергей незаметно для себя всё больше распалялся.

– А ты продай его, – неожиданно для него совершенно спокойно сказал Андрей. – Сплавил с глаз – и совесть чиста. К твоему сведению, если широко посмотреть на вещи, то вся земля – большое кладбище.

Андрей недоумённо посмотрел на друга.

– Ты обалдел, что ли? Ты хоть понимаешь, что несёшь? То есть – сожгли людей – и всем по барабану?

– Нет. Не так. Мне мать рассказывала про бабушку. Та в колхозе за зерно, что на семена хранили, отвечала. А у амбара, в котором оно хранилось, крыша прохудилась. Бабушка председателю об этом говорит, а тот отмахивается. Тут дожди пошли. Зерно мокнет, а отвечать кому? Она мешки домой стала таскать – сушить. Через пару дней за ней пришли. Три месяца до суда отсидела. Хорошо, что разобрались. Не посадили. Оказалось, что это будущая свекровь, которой она не нравилась, донос написала.

– И что? О чём это?

– О бабушке моей с дедом. И прабабке родной. Явно не об упыре, который во всём виноват.

– А что, не виноват? Кто всю эту кашу заварил?

– Не знаю, – Андрей пожал плечами. – Знаю только, что у нас всегда так: вечно кто-то один за всё отвечать должен. Но ведь подумай сам: кто-то стучал, кто-то пытал, кто-то глумился и издевался на этапе, а кое-кто рос над собой с наганом в руке. Кто-то молчал, потому что было всё равно, а кто-то с потаенной злобой и завистью. Это такая национальная забава – собраться всем колхозом, проломить кому-нибудь череп, а потом свалить всё на председателя – это, мол, он такие порядки установил.

– Причём здесь колхоз?

– Да это образно.

Сергей злился, понимая, что не может с ходу ответить другу крепким аргументом. Образовавшуюся паузу в разговоре прервала подъехавшая машина, остановившаяся нос к носу с машиной Андрея. Несколько раз моргнула дальним светом.

– Чего хочет? – спросил Андрей.

– Чёрт, похоже это сосед из первого подъезда, а ты на его место встал.

– На его место? – Андрей усмехнулся. – Он его купил, что ли? Рядом вон свободные места есть.

Не дав Сергею открыть рот для оправдания действий соседа, завёл мотор и сказал:

– Да понятно всё. У самого битва во дворе за места. Каждый прыщ себя фурункулом мнит. Не понятно только – смеяться или плакать.

Переехал на соседнее место, продолжил:

– Кстати, ты в курсе, что прямо сейчас в европейском суде по правам человека три миллиона обращений от наших граждан? Подумай сам – три миллиона! Их же не какая-то неведомая сила гнобит. Сами себя. Вот только в этой пятиэтажке 100 квартир. Человек триста в одном доме живёт. В одном общем доме. А договориться – куда кому ставить машину – не могут. И кто виноват? А ещё – один гаишником работает, другой чиновником каким-нибудь, третий – врачом, седьмой – преподавателем в институте. И все вроде люди нормальные, хорошие. Только кто тогда взятки берёт, очереди перед кабинетом собирает, на три буквы в кабинете тебя посылает? Неведомая злая сила? Чёрта с два. Нет никакой злой силы, и не было никогда. Есть триста человек, которые живут в этом доме. Сто тысяч – в городе. И сто сорок миллионов в стране. А ты мне – упырь… кашу заварил…